Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Он помнил ужас нашествия — офицеры ЦРУ и «Моссада» в тоге ученых проникали в «святая святых». Выкрадывали секреты, выманивали исследователей. Агенты врага в правительстве, в армии, в космическом ведомстве закрывали программы, свертывали проекты, обрывали финансирование. Пускали под пресс великолепные изделия, белоснежные тела «носителей», серебристые модули. Разрушались космические старты, гибли в необъяснимых авариях межпланетные «челноки» и ракеты, рушились в океан орбитальные группировки и космические станции. Целые институты и научные школы вывозились в Америку. Там, где недавно цвела техносфера Циолковского и Королева, теперь чернели скелеты опустевших корпусов, обугленное железо стартплощадок, и ветер пустыни гнал по мертвому космодрому пучки верблюжьей колючки. В институте, где когда-то изобретался и строился космический телескоп — драгоценный мистический глаз, способный с лунной вершины заглядывать в мглистые дали Юпитера, — в этом кристаллическом хрустальном объеме, где царствовали разум, осмысленный труд и прозренье, теперь размещался игорный дом. Огненно и тлетворно сверкала вывеска. Мерцали ядовитыми индикаторами сотни игральных автоматов. Отрешенные люди в лунатическом бреду совокуплялись с фантомами, тягались с электронными вампирами, выпивавшими из тщедушных тел чахлые соки.

Среди проектов были конструкции небывалых подводных лодок, гидролокаторов, батискафов. Автоматизированные заводы, добывавшие ископаемые морского дна. Донные причалы и пирсы, куда причаливали утомленные долгим плаванием глубинные крейсера, — экипажи, не подымаясь на поверхность, переселялись в подводные профилактории, омываемые донными течениями, где цвели фруктовые деревья, росла трава, пели птицы, резвились животные. Подводный рай, в котором отдыхали моряки, изнуренные железом, реакторами, скоростями океанской погони.

В проектном институте, где создавалась архитектура подводного города, выращивались вишни, способные цвести на дне океана, изучалась возможность человека дышать кислородом воды, теперь размещалась дискотека.

Ночь напролет наркотическая молодежь под галлюциногенную музыку раскачивалась в трансовых танцах, и лазеры квантами света вырывали из тьмы пятна обескровленных лиц.

Сарафанов смотрел в озаренную глубину сейфа, где мерцали прозрачные пеналы с дискетами. Сейф был потаенной пещерой, куда он снес сокровища, завалил вход плитой, сберегая от врагов несметные драгоценности. На ленточках магнитной пленки была записана формула жизни, генетический код «русской цивилизации», ее нематериальный образ, ее бестелесная тень. Советская страна представлялась Сарафанову громадной, красного цвета, женщиной, в чреве которой вызревал таинственный дивный плод. Царь Ирод, который не умирал никогда, присутствовал в каждой исторической эпохе, из века в век совершал избиение младенцев, — этот жестокий убийца напал на дремлющую «красную женщину». Вонзил нож в ее беременный живот. Пронзил «красное чрево», заколол младенца «во чреве». Иссеченный из материнского лона, беззащитный и недоношенный, младенец был изрезан на куски злодейским Царем. Убивая советскую Богоматерь, тот уничтожал ее нерожденное чадо. Закалывал Агнца, сулившего миру спасение, возрождение в чуде, райское совершенство. Он, Сарафанов, выхватил из-под ножа убийцы трепещущие живые ткани, унес в потаенную гробницу. Сберегал драгоценные останки, нетленные, наполненные таинственной жизнью мощи.

Эта библейская аналогия вдохновляла Сарафанова. Придавала его миссии сакральный характер. Приобщала к священной истории. Он совершил подвиг, сберегая для будущего человечества ген «русской цивилизации». Сейф был священной гробницей, где убиенный младенец ждал своего воскрешения. Свет, исходивший из сейфа, был мягким, мистическим, неземного происхождения — подобием «света Фаворского». Дуновение, которое излетало из сейфа, казалось чуть слышным дыханием спящего чада. Прозрачная вспышка, вихрь турбулентного воздуха, сопровождавшие открытие сейфа, были полетом вспорхнувшего ангела, сторожившего святой саркофаг.