Экстренная связь с машинистом

Дом Люлечкина. На сцене комната, заваленная книгами, которые весьма хаотично и несколько своеобразно заполняют пространство: подвешены к потолку, прибиты к стенам, полу и т.п. Посреди комнаты, ближе к заднику, возвышается маленькая сцена со своим занавесом, кулисами, суфлерской будкой и проч. На ней мы поставим стул, сделанный из красной или синей Большой Советской энциклопедии. За «сценой» помещается окно, зашторенное вертикальными жалюзи. Справа висит телефон.

Звучит современная музыка, возможно техно. Занавес открывается, и мы видим Люлечкина, сидящего на стуле. На нем домашний халат, тапочки, вокруг головы повязан платок. Остальные персонажи – Лариса, Василиса, Чехов и Тайа стоят у подножья «сцены». К рукам и ногам всех четырех привязаны белые резинки (веревки), их концы держит в руках Люлечкин. Герои-марионетки танцуют под музыку. На секунду свет гаснет, потом зажигается, и мы видим одного Люлечкина, так же сидящего на стуле с книгой в руках.

Л ю л е ч к и н (делая ударение почти что на каждом слове). О-о-о... Как я обожаю эту чушь! Эту великую чушь гениального Хармса! Жизнь в ее нелепом проявлении, дикую мистерию! Я поставлю Хармса! Грандиозного Хармса! Странного, вздорного, нелепого! Азартного и абсурдного! Я выверну его наизнанку, я проглочу его целиком! (вскакивает). Это будет не «Елизавета Бам», и, уж конечно, не «Адам и Ева»! Это будет зримый стих, нет – зримая песня! Эксцентричная драма! «Из дома вышел человек»! Гениально! Я назову мое творение «Карма Хармса»...

Входит Тайа. На ней коротенькое платье, из-под которого торчат ажурные чулки и подвязки, белый фартук, шелковые перчатки до локтя, белые туфли на высоких каблуках. В руках поднос с чашкой ароматного кофе.

Т а й а. Кофе, Лев Борисович! (ставит чашку на «сцену»).

Л ю л е ч к и н. Спасибо, милая!

Т а й а. На здоровье! Кстати, сегодня у него день рождения.

Л ю л е ч к и н. У кого «у него»?

Т а й а. У Хармса.

Л ю л е ч к и н. Опять подслушиваешь, опять, да?!

Т а й а (уходя). Больно надо!

Л ю л е ч к и н (швыряя вдогонку книжку). У-у-у, ведьма!

Раздается телефонный звонок. Люлечкин нехотя подходит, снимает трубку.

Л ю л е ч к и н. Да! (пауза). Ну, хорошо, хорошо, заходите. Вечером. И не поздно, пожалуйста. У меня режим! (вешает трубку). Они почему-то думают, что я ложусь в три. А я ложусь в девять! (к телефону). В девять, ясно?! Вот все, все против меня! Каждый на своем крохотном, малюсеньком участке стремится разведать мои планы, внедриться туда, и, в конце концов, разрушить всю систему, весь распорядок дня! А попробуй отказать, не принять? Тут же обвинят в гордыне. Скажут – заносчив. И кто, кто? Драматурги, сочинители, эти жалкие, ничтожные писаки! Гениальные современники. Компиляторы хреновы! Приходится уступать. Искать компромисс, идти на встречу... (вздыхает). А как порой хочется все бросить, отключить телефон...

Появляется Лариса. В руках одна лыжа, одета в костюм лыжника.

Л ю л е ч к и н. О! Супруга моя верная! Куда ж ты собралась?

Л а р и с а (ищет вторую лыжу). В магазин.

Л ю л е ч к и н. А что, много снега? Или мода нынче такая, олимпийская?

Л а р и с а. Я рекламу в метро видела: старые лыжи на новые меняют. Сбор дров называется. Сдавай дрова – вставай на лыжи. Хороший слоган, правда? Свои приносишь, платишь полцены, в обмен получаешь новые, пластиковые.

Л ю л е ч к и н. Ерунда какая!

Л а р и с а. Ну, не знаю.

Л ю л е ч к и н. С креплениями?

Л а р и с а. Что?

Л ю л е ч к и н. Я говорю: крепления на лыжах есть?

Л а р и с а. Нет. Или есть. Да какая разница?

Л ю л е ч к и н. Большая разница! На что тебе лыжи без ботинок?