Экстренный контакт

Я ухмыляюсь. Честно говоря, я удивлена, что мы так далеко зашли без упоминания бейсбола. Том любит рассказывать о днях своей бейсбольной славы. Услышав на коктейльной вечеринке, как он рассказывает о своем рейтинге или чем-то подобном, можно подумать, что он выступал за «Янкиз», а не просто играл в колледже. Все это он повторяет все чаще, если вы совершаете ошибку, подавая ему джин.

— Что-то я подзабыла, — говорю я, наклоняясь к нему. — Сколько баз ты прошел в той игре на первенство штата?

Их было три. И я знаю, что он умирает от желания сказать это, но вместо этого приоткрывает один глаз и, подняв резиновый клапан, болтающийся у моего рта, засовывает его мне между губ.

— Вот. Используй свой рот для чего-нибудь полезного.

Я соблазнительно приподнимаю брови, глядя на него, но его глаза снова закрыты, поэтому пытаюсь надуть подушку.

Почти сразу же от этого действия боль в голове, которая, как мне казалось, утихает, становится еще сильнее. Я драматично потираю лоб.

— Не утруждай себя уловками сочувствия, — говорит он, не открывая глаз. — Я не собираюсь надувать ее для тебя.

— Пожалуйста? У меня сотрясение мозга.

— Нет.

— Давай же. — Я наклоняюсь к нему, протягивая трубку. — Это просто. Засунь его в рот и подуй.

— О, боже, — бормочет женщина из ряда перед нами, издав возмущенный звук.

— Ты пугаешь других пассажиров, — говорит Том, толкая меня. — И меня.

— Ладно, — говорю я со вздохом. — Думаю, я могу просто использовать твое плечо как подушку...

Том вздыхает, неохотно забирает у меня подушку и начинает ее надувать.

— Дуй сильнее, — настаиваю я. — Возьми в рот побольше. И используй обе руки.

Женщина, сидящая перед нами, поворачивается и смотрит на меня пристальным взглядом через щель между сиденьями. Я широко улыбаюсь ей, и Том поднимает руки к моей шее, делая движение, чтобы задушить, хотя и продолжает надувать подушку.

Мой телефон непрерывно гудит, оповещая о входящем звонке, и мое сердце на мгновение замирает, когда я вижу на экране имя Гарри. Сама того не желая, я протягиваю руку и хватаю Тома за запястье.

Вот оно.

Он бросает на меня любопытный взгляд, хотя и не прекращает надувать подушку.

— Гарри! Привет! — говорю я, принимая звонок.

На другом конце повисает пауза, и я практически чувствую, как Гарри удивлен моим энтузиазмом.

— Привет, Кэтрин! Похоже, у тебя хорошее настроение. Праздничная лихорадка наконец-то доконала тебя, да?

— Мэм. — Стюардесса стоит рядом с местом Тома в проходе и смотрит на меня с осуждением. — Пожалуйста, выключите телефон.

Я поднимаю палец. Через минуту.

— Как дела, Гарри?

— Мэм. — Тон стюардессы переходит от раздраженного к взбешенному. — Я вынуждена попросить вас убрать телефон.

— Гарри, одну секунду. — Я отключаю звук и поворачиваюсь к стюардессе с ее властным видом. — Послушайте, я знаю, что вы просто выполняете свою работу, но я всю жизнь ждала этого звонка. И вы не можете всерьез говорить мне, что из-за моего iPhone этот самолет разобьется.

— О, боже, — бормочет Том.

Стюардесса хмуро смотрит на меня, совершенно не обращая внимания на мои крайне рациональные доводы.

Я улыбаюсь ей той же улыбкой, что и присяжным во время заключительных аргументов.

— Может, вы просто попросите пилота подождать? Мне нужно всего пять минут.

— Кэтрин. — Тон Тома резкий. — Серьезно?

— Да, Том, это серьезно. — Я включаю звук. — Извини за это, Гарри. Что случилось?

У меня нет шанса узнать это, потому что Том выхватывает телефон из моих рук, завершает звонок и пытается исправить ситуацию, но уже слишком поздно.

У стюардессы либо были корыстные цели, либо счеты, которые нужно было свести.

Потому что через пять минут самолет взлетает.

Но меня на нем нет.

ГЛАВА 17

TOM

23 декабря, 16:19

Я всегда считал себя относительно терпеливым человеком, особенно в том, что касается путешествий и всех неизбежных неудач, которые с ними связаны.

Эту черту я усвоил в раннем возрасте, будучи старшим из четырех детей. Каким бы четким ни был маршрут или точным список вещей, составленный мамой, семейные поездки и летние каникулы всегда сопровождались спущенными колесами, забытыми ингаляторами, ссадинами и множеством споров.

Даже если моя роль в этом хаосе была невелика, мне приходилось исправлять ситуацию, сохранять спокойствие и «подавать хороший пример». Меня никогда не смущала дополнительная ответственность, и чем старше я становился, тем больше ценил свою способность избегать кризисов и справляться с ними.

А потом в моей жизни появилась Кэтрин Тейт, женщина, которая работает почти исключительно в кризисном режиме и тем самым бросает вызов всему, что, как мне казалось, я знал о себе. А именно, что у моего терпения есть предел и что она, и только она, может превратить мою спокойную, предсказуемую жизнь в чертову зону боевых действий.

— Обязательно было использовать фразу «я адвокат», — ворчу я на нее.

— Я адвокат, — говорит Кэтрин искренне оскорбленная. Как будто она пострадавшая сторона в этой ситуации. Что, полагаю, технически так и есть.