Экстренный номер

– Ну что ты, Пенни, – сказала Мэллори через некоторое время, – я просто тебя поддразнивала.

– Знаешь что, – повернулась к ней Пенни, – я с тобой вежлива только из-за правил поведения. Ты не имеешь права быть стервой без причины и расисткой по отношению ко мне, тем более в такой ленивой и неизобретательной манере.

Она почувствовала знакомую щекотку влаги на глазах. Она редко плакала от грусти, но часто – от бешенства. Это был веселый и легкий способ проиграть в споре. Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

– Расисткой? – возмутилась Мэллори. – Кого это ты назвала расисткой? Это так оскорбительно…

– Господи, Мэл, – вмешалась Джуд, – прекрати.

– Меня много как можно назвать, – фыркнула Мэллори, – но я не расистка.

– Все расисты так говорят, – отрезала Пенни, закатив глаза так сильно, что увидела мозг.

Три девушки допили свой кофе. Пенни гадала, весь ли ее опыт пребывания в колледже окажется таким весельем. Все равно что в школе, только вдобавок все следует за тобой в спальню. Отлично.

Наконец Мэллори нарушила тишину.

– Мой парень купил новую машину.

В ответ – ни слова.

– Я тут пытаюсь сменить тему разговора, – подала голос Мэллори еще через некоторое время.

Пенни смягчилась.

– Какую машину?

– «Ниссан».

– Бойфренд Мэллори – Бенджамин Вестерли, – сказала Джуд многозначительно.

– Кто такой этот чертов Бенджамин Вестерли?

– Он большая шишка в Австралии, – ответила Мэллори.

– Я понятия не имею, что это значит, – заметила Пенни.

Джуд захихикала.

– Бен в музыкальной группе, – объяснила Мэллори. – Он известен примерно сотне тысяч людей, которые его совершенно боготворят. У него очень пылкая армия фанатов. Кроме того, ему двадцать один год. Австралия – ужасно прогрессивная страна. У них премьер-министр – женщина.

Для Пенни австралийцы, с одной стороны, выглядели как странные, поддельные британцы. С другой – она не знала ни одного австралийца лично. Хотя было что-то подозрительное в том, что остальная планета перешла к плацентарным млекопитающим, а австралийцы продолжали цепляться за сумчатых. Надо же, возможно, Пенни тоже была расисткой.

– Это круто, – сказала она с запозданием.

– Что я пропустил? – Сэм присоединился к ним, поставив еще один эспрессо рядом с предыдущим.

Пенни смерила взглядом две одинаковых кружки.

– Теплый, – пояснил он, наконец садясь в кресло рядом с ней. По мнению Пенни, это было идеальное описание температуры. Так слово «мякоть» идеально описывало губчатую внутренность в апельсинах.

Сэм потянулся рядом с ней, чтобы взять пакетик сахара.

– Извини.

Пенни задержала дыхание и отодвинулась, чтобы не дышать ему в щеку, как извращенка. Она заметила часть татуировки под закатанным рукавом футболки. Она изображала руку или пару рук. Это была одна из трех самых эротичных картин, которые она видела в жизни.

– Сэм, все очень вкусно, – промурлыкала Мэллори.

Кресло Сэма было немного выше, чем диван, на котором сидели девушки, и он изящно скрестил ноги. Его правое колено задело левое колено Пенни, и она едва не потеряла сознание. Ее взгляд задержался на крохотной чашке с эспрессо в худых руках Сэма, и у Пенни промелькнула мысль, не гей ли он. Но, вообще говоря, это не ее дело.

– Какие классы ты выбрала, Джей?

– Что, мы теперь зовем меня Джей? – спросила Джуд. Ей это обращение явно нравилось.

Сэм рассмеялся.

– Примеряю.

Он потер бицепс, и на другой его руке тоже обнаружилось тату, изображавшее какое-то животное. Пенни все еще чувствовала тепло в колене, там, где его случайно коснулась нога Сэма, и она зарделась. Интересно, что это за татуировка. Возможно, голова лошади. Может быть, шахматная фигура, черный конь.

Если бы она выбирала татуировку из шахматных фигур, это был бы слон. Они благоразумные и результативные и действуют неприметно. Мэллори и Джуд выбрали бы ферзей. И мать Пенни – тоже, если уж на то пошло.

Дядя Сэм.

Сэм мог бы играть в группе, восхитительной и мрачной группе.

Пенни считала, что сигареты бессмысленны и отвратительно пахнут, но могла представить, как Сэм курит и что выглядит при этом круто.

Боже, она смогла бы выкурить сигарету, если бы он это предложил. Они выглядели бы эффектной парой: в одинаковых нарядах, прислонившиеся к стене, с сигаретами, такие крутые.

Крутые, как глаукома и рак легких.

Пенни никогда в жизни не пробовала сигарет, и если бы они покурили вместе, то она наверняка зашлась бы в приступе кашля, который длился бы целую вечность и закончился громким пуком.

Господи, Пенни, соберись.

Серьезно, что с ней такое происходит? И вообще, у нее есть парень. Пенни попыталась вызвать в памяти лицо Марка, но не продвинулась дальше общей линии его носа и волос. Марк, который в пятом классе обзавелся блондинистыми афрокосичками и всю зиму носил одну и ту же синюю флисовую куртку, не стирая ее.

Сэм был другим: ухоженным, задумчивым и угловатым – портретом работы Эгона Шиле. Если Пенни помнила правильно, Шиле был протеже Густава Климта и имел склонность рисовать себя обнаженным.

Обнаженным.