Экватор

По сравнению со всеми этими самодержцами, а также со многими другими, управлявшими огромными автономными территориями Индии, Нарайан Сингх, раджа Гоалпара был скромным князем довольно скромного княжества. От отца он унаследовал любовь к охоте, к роскоши и женщинам, однако все это не было отмечено особыми излишествами, а, скорее, выглядело сдержанным и изящным, вписываясь в стилистику человека, обремененного университетским — оксфордским — образованием и рожденного матерью-француженкой. С ней он проводил лето на Лазурном берегу, в то время как его отец оставался в Ассаме, охотясь на тигров и жадно потребляя наложниц из своего не слишком скрываемого от посторонних глаз гарема.

Нарайан был из тех, кого с началом нового века стало принято называть современным индусом. Он говорил по-английски и по-французски с прекрасным произношением (в отличие от арабского, на котором он не говорил ни слова и, более того, относился к культуре арабских народов довольно пренебрежительно). Он выписывал из Европы журналы и книги и, в целом, предпочитал некий культурный гибрид из примитивной, инстинктивной индийской бытовой действительности со всеми положенными князю привилегиями, и утонченности цивилизованного общества, хорошего вкуса и умеренности. Он одинаково хорошо ощущал себя, сидя верхом на слоне во время охоты на тигра во влажных лесах Ассама, и в чайном салоне, среди английских служащих, а также находившихся здесь же проездом иностранцев. Королевство его было, практически, виртуальным и ограничивалось дворцом в Гоалпаре и несколькими тысячами гектаров земель вокруг города, плюс еще примерно такой же площадью на севере штата. Это освобождало его от необходимости решать управленческие задачи и от дипломатической казуистики в общении с англичанами. Он был верным подданным и, одновременно, преисполненным достоинства хозяином собственного дома. Его финансовое положение и его вкусы были несовместимы с экстравагантной практикой большинства представителей его круга, но обеспечивали ему доступ к роскоши другого свойства — путешествиям по миру, коллекционированию предметов искусства, к возможности останавливаться в лучших отелях Лондона, Парижа, Венеции или Нью-Йорка и везде быть почетным гостем, которого обсуждают и на которого смотрят с интересом и завистью. С этими своими привычками и пороками он справлялся довольно элегантно. Пребывая примерно в возрасте Дэвида Джемисона, Нарайан был красивым мужчиной с глубокими темными глазами; его кожа казалась чуть светлее, чем у типичного индуса, кончики усов были изящно подкручены вверх. Он очень любил непредсказуемость в одежде, находя в этом какое-то особое удовольствие: иногда он мог появиться в типичном для индийского князя наряде — в светлой тунике с пуговицами из слоновой кости и узких брюках с перламутровой застежкой; он мог облачиться в простецкую одежду ассамского лесного охотника либо снова оказаться в безупречном костюме-тройке с Сэвил-роу, с завершающей этот наряд тростью с серебряным набалдашником: a man for all seasons — всесезонный мужчина, как называли его «восхищенные недоброжелатели». Он старался пользоваться жизнью, выбирая из нее самое лучшее. Именно поэтому, как часто происходит в таких случаях, его главным недостатком и настоящим пороком был цинизм. Он был циником по отношению к окружающим, к самому себе и собственной жизни.

— Красота сокрушает титулы. Хотя в этом случае, я должен признать, борьба между ними неравноценна: вашей ослепительной красоте, леди Энн, противостоит мой слабенький титул, сложенный из пергамента. Хочу, чтобы вы знали: для меня огромная честь принимать вас, вместе с вашим мужем, у себя за столом. — Произнеся эти слова, Нарайан Сингх встал, поднял свой бокал с порто и поприветствовал им всех вокруг, задержав взгляд на находившемся напротив Дэвиде Джемисоне, и затем, слегка склонив голову, чокнулся с сидевшей рядом Энн.

— Очень рада, — ответила она, — быть гостем такого хозяина, как Ваше Высочество.