Экватор

— Да. Он хочет либо пятьсот тысяч, либо подсвечники к завтрашнему вечеру.

— А вы, Алистер, какой срок даете мне вы?

— Сожалею, сэр, поверьте мне, я глубоко сожалею, но ничего лучшего я предложить вам не могу. Если Ваше Превосходительство к завтрашнему утру не сможет отыскать пятьсот тысяч фунтов, до конца дня я буду вынужден прийти во дворец, забрать подсвечники и вручить их мистеру Рашиду. У меня просто нет другого варианта, иначе будут представлены бумаги, обвиняющие в краже саму полицию. И тогда вместо одного скандала случатся сразу два.

— А ваш доклад в Дели — когда вы его собираетесь отправить?

— Через два-три дня, сразу после.

Оба замолчали под тяжестью обрушившегося на них стыда. Все, что Англия символизировала собою в Индии и на что она всегда претендовала — доблесть, честность, служение долгу, — все рассыпалось здесь, в этой комнате, под ногами двух человек, ясно осознающих причастность каждого из них к этой драме, последствия которой безжалостно разведут их в разные стороны. Самый блистательный из губернаторов Ассама, самый многообещающий представитель кадрового состава Индийской гражданской администрации был побежден за карточным столом и оказался стоящим на коленях перед торговцем антиквариатом. Размеры этой катастрофы не поддавались никакому описанию.

Дэвид позволил себе просто рухнуть в кресло, находясь в полной прострации от случившегося. С большим трудом он изыскал оставшиеся силы, еле сдерживая себя, чтобы достойно завершить разговор.

— Алистер, благодарю вас за вашу тактичность и за все, что вы попытались сделать, дабы спасти мою шкуру. Через двадцать четыре часа я дам вам ответ и, если не случится чуда, предоставлю вам карт-бланш для того, чтобы вы поступали в соответствии с вашим представлением о долге. А сейчас, если вы не против, я бы хотел остаться один.

* * *

— Это невозможно, Дэвид! Ты проиграл пятьсот тысяч в доме раджи?

— Да, Энн. К сожалению, это правда.

— Кому ты проиграл?

— Это неважно. Какая разница? Проиграл и все.

— Кому ты их проиграл, Дэвид? — Энн кричала уже так громко, что Дэвид испугался, что их услышат слуги.

— Кому ты их проиграл, Дэвид? Скажи мне, я имею право знать имена тех, кто разрушил мою жизнь!

— Энн, это неважно. Твою жизнь разрушил я. И я единственный во всем виноват.

— Скажи мне, Дэвид, тебе придется это сделать. Я просто пойду и начну всех спрашивать.

— Не стоит, любовь моя. К сожалению, в ту проклятую ночь я проиграл всем — двум англичанам и трем индусам из Гоалпара. Всем. Это была ночь, когда мне никак не шла карта. Настоящий кошмар. Я начал отбиваться, хотел верить, что удача улыбнется и все изменится, что так продолжаться не может, что нельзя так проигрывать, партию за партией, что мне наконец-то повезет, и я хотя бы сокращу проигрыш и тогда уже смогу обсуждать условия выплаты. Но нет: кошмар повторялся с каждой новой игрой, как будто бы все это было заранее предопределено. И, когда я дошел до пятисот тысяч, раджа запретил нам играть дальше.

— Ах, он запретил? А он сколько у тебя выиграл?

— В тот вечер он не играл.

— Как это? Их Высочество не играл, наблюдал за твоим несчастьем и ограничился лишь тем, что сказал «баста!», когда понял, что всё, хватит?

— Нет, Энн. Он не играл, потому что не хотел. Такое бывало с каждым из нас.

— Ах ты, мой несчастный идиот! Такой блистательный в стольких вещах и такой наивный за карточным столом! Разве ты не понимаешь, что он играл все это время, даже, когда бывал в отъезде? Для него было неважно, проиграл он или выиграл пятьсот тысяч за ночь: его главной игрой были вы, ваша удача или ваше несчастье. И он организовал это тебе. Вот в какую игру играл он.

Дэвид смотрел на нее, остолбенев от ужаса. Ему никогда не приходило в голову что-либо подобное. Он никогда не думал, что из них двоих не он, а она обладает более глубоким и ясным умом.

— Знаешь, что ты сейчас сделаешь, Дэвид? Знаешь, что является единственным, что ты еще можешь сделать? — Энн поднялась и принялась ходить по их просторной спальне. — Ты потребуешь, чтобы раджа Гоалпара, почтеннейший Нарайан Сингх, Их Высочайшее Бесстрашное Высочество, подданный английской Короны и твой товарищ по охоте, по играм и не знаю, по чему там еще — чтобы к завтрашнему утру он компенсировал тебе твой карточный долг, который ты себе заполучил в подпольном казино, устроенном им собственноручно во дворце его почтеннейших предков. Именно это ты и сделаешь!

Возбужденная тирада Энн неожиданно сменилась долгим молчанием. Она ждала, что он ответит, а Дэвид взял длительную паузу, чтобы быть окончательно уверенным в том, что уже не вернется назад к тому единственному ответу, который должен был ей дать. Глубоко вздохнув, он ответил настолько тихо, что она не сразу поверила в то, что услышала.

— Нет, Энн. Это как раз то, чего я не сделаю никогда. Это из того же разряда, что приказать убить этого еврея — сукиного сына, который меня шантажирует, или уволить начальника полиции Алистера и попытаться замять начатое им расследование. Ничего такого я делать не буду.

— А почему, я могу узнать?

— Потому что это вопрос чести.