Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Ноги мягко и пружинисто коснулись зеленой травы. Я двинулся к дому на сваях, отметив с удивлением, что не вижу и тени присутствия кого-либо из прислуги. Я поднялся по внешней лестнице и подошел к двери, которая вела внутрь дома. Она была незаперта. Я зашел. В гостиной работал огромных размеров телевизор, интенсивно ворковавший взволнованным голосом сиэнэновской ведущей Кристиан Аманпур о сложной ситуации в Палестине. На столике перед экраном, в затвердевшей лаве кофейных пятен, стояли пустые миниатюрные чашки. Их было две.

Я молча зашел в спальню Маргарет. Там никого не было. Постель аккуратно застелена. Занавески на окнах задернуты. Никакого постороннего запаха, - духи, кофе, легкий винный аромат, - обычно свидетельствовавшего о пребывании женщины, я не уловил. Тогда я вышел из спальни и направился в гостевую комнату, где совсем еще недавно прошла моя первая ночь в этом доме.

Подходя к комнате, я уловил мерный ритмичный звук, напоминавший скрип старых рессор на ухабах. Воображаемые рессоры скрипели через равные интервалы времени, как будто ухабы находились на одинаковом расстоянии друг от друга. Я открыл дверь. Здесь все было мне знакомо. Телевизионный экран, почти такой же большой, как и в гостиной. Стул со следами пивной пробки, которую Журавлев, поленившись найти открывалку, по-простецки срывал о деревянную спинку. Широкая кровать в розовых простынях кокаинового оттенка. Разметав эти простыни, в постели находилось хорошо знакомое мне тело. Правду говоря, тел было два. Одно из них принадлежало Маргарет. Я его не видел полностью, но узнал по щиколоткам, не слишком тонким, и, в то же время, обещавшим массу наслаждения своими крепкими очертаниями. Ее согнутые в коленях ноги казались особенно длинными, благодаря вытянутым ступням, выгнутые подъемы которых выглядели продолжением линии ног, как это бывает у балерин. Между этими ногами, раскачиваясь вперед-назад, маятником двигалось другое тело. Мужское. С широкими плечами и рельефными икрами. Спортивное. Ухоженное. Черное. На верхнюю половину тела была надета белая представительская рубашка со сбившимся в сторону воротником. Остальные детали мужского костюма лежали на том самом стуле, о спинку которого Журавлев открывал бутылку пива.

Оба тела не издавали ни единого звука. Если не считать скрип мебели. Верхнее выполняло свою тяжелую мужскую работу. На правой лодыжке поблескивала дорожка, оставленная каплей пота. Нижнее амортизировало вместе с кроватью. Вытянутые ступни подрагивали в такт общему движению слившихся тел. Со стороны это выглядело красиво, но не особенно возбуждающе. Возможно, не хватало озвучки, без которой зрелище напоминало исполнение тяжелой взаимной обязанности. Верхнее тело, увиденное мной, с позволения сказать, спины, тоже показалось мне знакомым.

Мое сознание фиксировало увиденное отстраненно, словно все в этой комнате происходило не со мной и не с Маргарет. Не знаю, долго ли я простоял возле розовой постели, но я запомнил все подробности хеппенинга в гостевой спальне. Периферическое зрение постепенно отключалось, словно свет в зрительном зале, пока включенным не остался один-единственный софит, в световом пятне которого оставалась лишь одна деталь. Узкая женская ступня, с напряженными, как струны, прожилками, желтоватым полукругом африканской пятки и красными леденцами ногтей. И тут мои глаза вмиг продернулись красными шторками ярости, такими же красными, как педикюр Маргарет.

Я бросился к постели, схватил мужскую особь за ворот рубахи и рванул его на себя. Ткань в моей руке треснула, но рубаха выдержала. “Дорогая, падла,” - выругался я про себя мимоходом и притянул к себе черного мужика еще сильнее. Он оказался достаточно тяжелым и неповоротливым. Парень завертелся у меня в руке, но все же не смог выскользнуть из белой рубашки. Ниже рубахи его главный атрибут пребывал в рабочем состоянии и пружинисто болтался из стороны в сторону. С него вяло свисал резиновый чехол. Выше рубахи испуганно скривились полные губы в обрамлении плотной черной щетины. Молодой мужчина, запутавшийся в собственной белой рубахе, был слишком похож на своего отца. Не узнать его было невозможно. Чакки Тайлер. Сын президента Либерии собственной персоной.

Я рявкнул и потянул Тайлера-младшего к двери спальни. Тот продолжал бессмысленное сопротивление. Я давно заметил, что либерийские мужчины, несмотря на потрясающе красивое сложение, не отличаются особой физической силой. Широкие плечи и рельефная мускулатура здесь не редкость. То, чего европейцы добиваются, годами истязая себя в спортзалах, здесь в порядке вещей и не является исключением из правил. Но форма обманчива. Упругие либерийские мускулы, как правило, не выдерживают конкуренции с пропитанным табаком и алкоголем бледнолицым телом. Я с легкостью нес хорошо сложенного сына президента, и силы мои утраивала ярость и ревность.