Экзамен

– Миазмами, – сказал Андрес. – Их приносит ветер и бьет ими в нос. Но Клара имеет обыкновение носить в своей модной сумочке одеколон.

– Для пользы дела, – сказала Клара, нашаривая в сумочке флакон. «Да, это была крыса, – подумала она. – Скатилась по лестнице и теперь, наверное, бегает по нижнему этажу, а там люди, я слышала их голоса – »

Все продолжали толпиться вблизи деканата —

но все знали, что деканат, —

и только близняшки вышли на галерею, чтобы еще раз проглядеть тезисы, и искали место, где посветлее.

– Хороший одеколон, – говорил репортер, слегка смачивая им волосы. – Настоящая мирра Аравийская.

Свет понемногу становился ярче. Хуан спрятал тетрадь в карман пиджака и указал на деканат.

– Вон, – сказал он. – Смывается.

Вышли смотрители, а между ними низенький смуглый человек шел, заложив руки за спину (и при этом крутил большими пальцами), шел, словно под защитой смотрителей, —

которые расчищали себе дорогу зычными «позвольте!», и юный Мигелетти поздоровался с профессором, а профессор не поздоровался с юным Мигелетти —

все трое дошли до галереи и захлопнули за собою дверь.

– Мелкие подлецы ищут защиты у власть предержащих, – сказал Хуан. – Дольше это длиться не может.

– Как убивает ожидание, – сказала Стелла, вынимая изо рта пушинку. – По-моему, я даже заснула. Какая жесткая скамейка.

– Бедняжка, – сказал Андрес и погладил ее. – Тебе не следовало сюда приходить.

– Почему? Раз ты пришел, то и я.

Он смотрел на нее, улыбаясь, и ничего не сказал. Дверь заскрипела, и снова появились смотрители; бросая косые взгляды на Хуана и его группу, принялись заполнять какие-то бланки. Приступая к новому бланку, они справлялись в клеенчатых тетрадях, телефонном справочнике и в книге с горящим золотом гербом на синей обложке. Один из служащих, что снимал на галерее портреты, подошел и сказал им что-то, но толстый смотритель знаком показал, что знать ничего не знает, и широко махнул рукою в сторону студентов.

– Опять идет профессор, – сказал репортер. – Что за странные, скользкие манеры у этого —

как ты его назвал, Хуан? Ах да, мелкого подлеца! Че, да он совсем зеленый.

– Может, увидел привидение, – сказала Клара.

«Крысу, – подумала она. – Наткнулся на крысу». Они видели, как он обошел группу студентов (те в углу играли в карты, используя папку вместо стола) и вошел в деканат. В деканате было темно, профессор попятился и позвал смотрителей зажечь свет. Толстый смотритель и бровью не повел, но другой со злым видом направился к двери и вошел в деканат; профессор вошел следом за ним.

– И – ничего, слабое напряжение, – сказал Хуан. Он снял пиджак, засунул его меж балясин перил, засучил рукава. Он был весь в поту, и Клара стала протирать ему лицо одеколоном. Другие студенты последовали примеру Хуана, и репортер заметил рыженькой, что она почувствовала бы себя намного удобнее, если бы сняла блузку, и что в противном случае ее подстерегает опасность внезапного самовозгорания. Потом рассказал ей о психических гибридах, чем сразу же возбудил ее интерес. Никто не видел, как профессор вышел из деканата, но неожиданно он возник около стола смотрителей в сопровождении менее толстого смотрителя, нагруженного свитками из картонной бумаги. Чтобы свитки не рассыпались, он вложил их в плетеную проволочную корзину.

– Похоже на букет калл, – сказал Андрес Кларе. – Смотри, какое блистательное упрощение формы. Обрати внимание: бюрократия всегда стремится имитировать искусство.

– И, в общем, достигает цели: значительная интонация, элегантная игра пластических форм, – сказала Клара, глядя на Андреса с —

да, с благодарностью, желая донести до него свое чувство, быть рядом, оставаясь ужасно далекой из-за усталости, совсем раздавленной и сраженной —

– Не надо таких слов, – сказал ей Хуан. – Если только ты не собираешься выступить в «Голосе смотрителя», – так, наверное, должен называться журнал, издающийся на Факультете. Но что же, в конце концов, происходит? – закричал он, влезая на скамью.

Смотрители уставились на Хуана (злобно), но профессор продолжал тихим голосом отдавать распоряжения, боязливо косясь на галерею, где свет, в конце концов, погас совсем. Одна близняшка уселась на пол в ногах у репортера, а другая попросила у Клары одеколон. «Ей плохо, – подумал репортер. – Как бы ее не начало рвать». Он сказал это Андресу тихо, и тот принялся расталкивать студентов, сидевших рядом, и тех, что сидели поодаль, —

если только можно сказать «поодаль» о людях, сбившихся в плотную массу вокруг стола, поверхность которого казалась дном колодца, знаете, такая неприятность на фоне общей, —

чтобы до девушки, почувствовавшей себя дурно, доходил воздух.

– Нет, нет, рвать ее не будет, – сказал Андрес репортеру. – А ты что волнуешься?

– Знаешь, я совершенно не выношу, когда блюют.