Экзамен. Дивертисмент

А до того – до того, как сладкое видение о комарах наполнило его нежностью и грустью, – Хуан думал, чем может обернуться экзамен: «Я начну с общего изложения основных положений метафизики Уайтхеда. Надо сказать, что структура знания, по Уайтхеду, имеет под собой сжатую солидную логическую основу Парменидова мира; и доказательство этого такое: едва наметив аналитическое видение вселенной, он показывает почти чудовищную взаимозависимость между любым живым существом и всеми остальными живыми существами, приобретающую характер игры, которая…

– А нельзя ли узнать, молодой человек, что означает слово “чудовищная”?

– Разумеется, профессор, можно. Уайтхед —

Уайт хед – белая голова —

Уайт хос – белая лошадь

О, sleep sweet embalmer of the night[56]».

В своей комнатушке, совсем близко к звездам, спал репортер.

III

– Но правительство самым категорическим образом это опровергло, – сказал сеньор Фунес.

– Не верь категорическим категориям, папа, – сказала Клара.

– Ах, оставь свои неологизмы.

Хуан так присвистнул, что напугал Бебе Фунеса, гениально (если только гениальность означает терпение) вычищавшего мундштук с антиникотиновым фильтром.

– Che gelida manina, – пропел Хуан, подзадоривая Клару, которая сердито смотрела на отца. – Andiamo in cucina, саrа. Io fame[57].

– Подожди немножко. Вчера мы видели это своими глазами. И заявления правительства ни гроша не стоят.

– Ни гроша, – сказал Бебе, продувая мундштук и рассматривая его на свет. – Оптимистическая фразочка из тех времен, когда еще существовали гроши. А теперь, детка, довольствуйся одними правительственными заявлениями.

– Ты ее срезал, старик. – Хуан захлопал в ладоши. – Не совсем понял, что она имеет в виду, но ничего, все равно ты сказал вещь. А Клара совершенно права, сеньор тесть. Вчера мы это видели своими глазами, и никому не удастся опровергнуть тот факт, что настоящий момент характеризуется массой диковинных предзнаменований, и еще более диковинно, что многие из них сбываются.

Клара улыбнулась.

– Может быть, у нас завелась чертовщина, – сказала она. – Gilles et Domenique. Domenique et Gilles[58].

– Кое-какие признаки, – пробормотал Хуан, разглядывая мундштук Бебе на свет; свет заливал стол, искрился в хрустальных бокалах. – А по сути – ничего.

– Некоторые просто ошалели, – сказал сеньор Фунес, всем своим видом давая понять, что лично он не имеет с ошалевшими ничего общего. – Такова психология масс, иррациональный страх. Как в отношении комет. Правительство правильно делает, что успокаивает население. Смешно было бы поддаваться таким глупостям. Помните, как с этим полио… как его?..

– Полиомиелитом, – сказал Бебе очень серьезно.

– Он самый. Точно так, – сказал сеньор Фунес, совершенно убежденный в собственной правоте. – Зачем сеять беспорядок, когда неясно, что на самом деле происходит.

– Итак, положение – лучше некуда, – сказал Хуан. – Однако давайте кушать, Клара. Скажи кухарке, чтобы пошевеливалась.

– Концерт в два часа, – сказал сеньор Фунес.

– Так рано?

– Это дневной концерт.

– A-а. Ну что ж, наверное, уже пора обедать, папа. Я скажу Ирме?

Но Ирма уже сама вошла с салатом, и все четверо живо уселись за стол и развернули салфетки. У Бебе все пальцы были в никотине, он недовольно понюхал их и пошел в ванную комнату. Хуан воспользовался случаем, пробормотал извинение и вышел вслед за ним. Бебе не спеша умывался и отфыркивался. Он не просто вымыл руки с мылом, но тер лицо и отдувался.

– Че, откуда взялся этот концерт?

– Я ничего не знаю, – сказал Бебе. – Лично я признаю только Пичуко или Брунелли да еще хорошую милонгу. И никакой классики, старик, никакой классики. Меня только один раз водили в театр «Колон» на оперу: какая-то пещера и все такое прочее. Так что оставьте меня в покое.

– Но что за концерт?

– А я откуда знаю? – сказал Бебе. – Идете-то вы.

Хуан вернулся в столовую. «Просто поразительно, придумать такое – засунуть нас в концерт именно сегодня, – думал он, поедая с огромным аппетитом салат под майонезом. – Конечно, я вчера согласился, но лучше бы поспать сегодня подольше, отдохнуть перед вечером». У Клары под глазами были круги, у рта залегла усталая складка, и говорила она тихим голосом. «Только бы не перепугалась, – думал Хуан, – как в тот раз, на первом курсе —

– ну-ка, нет, это было на третьем, философия была на третьем курсе. Ее спросили, кто такой Гегель, и она ответила: друг Коперника». Он подавился вином, и вошедший в комнату Бебе стал хлопать его по спине. Хлопал по-настоящему, очень довольный.

– Он смеется сам с собой, будто сумасшедший, – сказала Клара, ласково проведя ладонью по его щеке и вытирая сбежавшую слезу.

– Позаимствую мысль у Честертона, – пробормотал Хуан, прокашливаясь, – но скажу тебе, что ни один сумасшедший не смеется сам с собой. Если мы имеем в виду то, что называется смехом; ты меня понимаешь. Только самым высокоорганизованным существам дано право абстрагироваться от собеседника и смеяться самому с собой; этот смех божественный, ибо он возникает сам собой и доставляет удовольствие себе. Своеобразная мастурбация гортани.