Экзамен первокурсницы

«Рабский ошейник, конфискация, бессрочная каторга за применение магии против правящего рода», – похоронным голосом закончил Рин Филберт в моих воспоминаниях. А отец назидательно заметил: «Никогда не применяй магию против князя, Иви, ты поняла?» Тогда я кивнула, а сейчас… Девы, это всего лишь ветер!

И Девы сжалились над нами. Или разозлились. Стоило мне поднять испуганный взгляд на государя, как раздался нарастающий гул, и Остров вздрогнул. Совсем не так, как раньше. Не так, как над Запретным городом. Попробуйте в полете сбить прикладом серую найку, ударить по ней, словно по мячу для игры. Вам, возможно, понравится, а вот птице вряд ли. Сейчас мы были подобны такой птице, которую ударили в полете чем-то тяжелым, сбивая с курса.

Меня отбросило к окну, в бок врезался стол, рапира упала и покатилась по плиткам пола. Крис ухватился за перекладины лестницы, князь упал в кресло, и его вместе с ним стукнуло о полки. Посыпались книги. Остров швырнуло в другую сторону. Гул перешел в оглушающий рев, в котором утонул мой испуганный крик. Все в библиотеке пришло в движение: лестницы, стеллажи, пол, потолок, стены, рельсы подъемника. Нечирийское железо сминалось, как картон в кукольном домике, что подарил мне отец лет десять назад.

Лестница лязгнула, изогнулась и упала прямо на Криса. Князь пытался выбраться из-под сломанного стеллажа, когда на него сверху рухнула часть потолка.

Я упала. Во все стороны брызнули осколки разбитого стекла. А потом пол под ногами разошелся…

Трещина, похожая на изогнутую линию, поползла по залу. Она проглатывала все, до чего могла дотянуться. Книги, столы, магические светильники, сломанные стеллажи – все исчезало в голодном брюхе Академикума.

Я попыталась подняться на ноги, все еще ощущая, как дрожит Остров, как эта дрожь передается мне. Чувствуя, как где-то там, в глубине, разгорается пламя. Злое, со всех сторон скованное металлом, не нашедшее выхода…

Зацепилась ногой за ножку перевернутого стола, упала и поползла. Совсем неэлегантно и недостойно леди. Вот только металлический скрежет за спиной совсем не располагал к соблюдению правил этикета. Он подгонял почище хлыста с зашитой в рукоять «звездой». У тех, кто его слышал, в голове оставалась лишь одна мысль: «Бежать прочь».

И все-таки я не успела. Темная пропасть догнала меня. Один удар сердца, и нога провалилась в пустоту, руки соскальзывали со ставшего вдруг теплым пола. Руки соскальзывали, ногти ломались, с губ срывались всхлипы. Срывались и падали. И я упала вместе с ними. Полетела вниз под недовольное металлическое ворчание Острова. Полетела навстречу огненной буре, что зародилась у него внутри. Все, что я успела, – это собрать в ладони зерна изменений, призвать свой огонь. Не осмысленно, а инстинктивно. Когда я пугаюсь, пламя само прыгает в руки. И чем больше страх, тем сильнее пламя.

Но моя последняя мысль была не об огне. И не о Крисе. Не о родителях и не о том, как обидно умереть вот так, в библиотеке. Последняя мысль была о Тьерри Коэне, о старшекурснике, который, чтобы спасти серого рыцаря от струи голубого огня, рискнул перекрыть сопло Академикума. Нажал на спусковой крючок метателя, предварительно забив дуло ветошью. И эта мысль принесла облегчение – оттого, что это сделала не я. Неправильная мысль, трусливая. Но она была. А потом мой огонь встретился с огнем Острова, и все вокруг стало алым.

Билет 7 Личный этикет. Дозволенное и недозволенное

Что-то шипело. Монотонно, на одной ноте, словно котел парового мобиля на холостом ходу. Этот тихий шуршащий звук не давал мне окончательно соскользнуть в уютную темноту. И еще запах. Пахло сажей, горячим металлом, горелой тканью, приторным соком дерева Ро, опилками и еще Девы знают чем. Пахло отвратительно.

Я шевельнулась и едва не вскрикнула от боли в спине и почему-то в ладонях. Память вернулась рывком, только что меня окружал запах гари, а через миг я распахнула глаза, всматриваясь в нагромождение железных балок и каменных плит, бывших когда-то Первой библиотечной башней.

Что-то продолжало шипеть, словно чайник в очаге. Я села. Посыпались мелкие камешки: стена не просто рухнула, она разлетелась.

Схватившись за спину, я застонала от боли. Поясница ныла, как после сильного ушиба, а ладони горели огнем, словно я окунула их в пламя. Собственно, так и случилось.

Свет был неровным, пляшущим, словно язычок пламени на кончике свечи. Два магических светильника еще горели. Один лежал на остове стеллажа, сдерживающий пламя плафон раскололся. Огонь аккуратно лизал стекло, словно никак не решался выбраться наружу и потанцевать на изодранных корешках книг. Второй светильник то вспыхивал, то затухал где-то над головой. Навязчивое шипение стало громче.

Я подняла исцарапанные ладони. Кожа была красной, словно обгоревшей на солнце. Пройдет пара дней, и она облезет белыми хлопьями. Я едва не рассмеялась: сижу среди обломков и представляю, что будет завтра, хотя само по себе это «завтра» явно под вопросом.