Море плавными накатами колыхало меня то вперёд к берегу, то назад, в глубину. Чтобы удержать своё хлипкое равновесие, я судорожно подгребал руками, пытаясь с попутным накатом сделать шаг вперёд. Нельзя сказать, что это мне не удавалось. Вот только с обратной волной мне приходилось делать все тот же шаг, а то и два. Было ясно, что борьбу с отливом я проигрываю, и что -- хочешь, не хочешь -- нужно снова плыть.
"Саша! Саша! - раздался впереди звонкий, немного обиженный девичий голос. -- Ты, как знаешь, а я пошла на берег!"
Я собрал все силы и, оттолкнувшись, сделал пару взмахов в сторону девушки.
"Обс--буль--пыр--тыр!" -- и я снова погрузился под воду по брови.
-- Девушка! Девушка, где берег?! -- в изнеможении пробулькал я, отчаянно молотя руками и ногами.
-- Вы меня? -- Удивлённо спросила та.
-- Да! -- прохрипел я и встал на песчаное дно полными ступнями. Глубина была мне по шейку.
-- Нет, нет! Извините, пожалуйста! -- В радостном изнеможении произнёс я, подбираясь к ней поближе.
С каждым шагом вода опускалась всё ниже и ниже. Спасительное направление было найдено. Не знаю, что девушка про меня подумала, да и подумала ли что--нибудь вообще. Может быть она, не дозвавшись своего Саши, уже направилась к берегу. В море, в общем шуме и плеске, купальщика очень трудно расслышать, если, конечно, он радостно--восторженно не колотит по воде всеми своими конечностями. А могло оказаться, что она просто замерла, с боязливым удивлением взирая на чудаковатого молодца, надвигающегося на неё с неотвратимостью <человека и парохода>. Так или иначе, её я больше не слышал, и моя затея, выбраться вслед за ней на берег, не состоялась. Но тогда это было уже не страшно.
Поплутав ещё немного среди надувных матрацев и кругов, я вышел на берег. Чтобы не топтать загорающих, а также их вещи и подстилки, далеко от воды я отходить не стал, а упал тут же на линии прибоя. Напряжённые мышцы, согреваемые солнцем, стали расслабляться. Возбуждение от только что пережитого постепенно проходило. Как ни странно, это происшествие не испортило моего приподнятого настроения. Наоборот, чувство облегчения, что я не утонул, усилило моё благодушие. Судьба была ко мне сегодня благосклонна как никогда. Я лежал на песке и бездумно слушал окружающий мир, вспоминая то успешную сдачу экзамена, то необыкновенное приключение, то чудесное своё спасение.
"Театр не мода -- вечен всегда!" -- наконец--то забулькал довольно--таки на приличном расстоянии громкоговоритель.
Я поднялся и полез снова в море. Во--первых, пора было уже прятаться от палящего солнца, а во--вторых, мне так было спокойнее добираться до своего места. У воды, как правило, играются маленькие дети: строят из песка замки, роют каналы, а мне не хотелось выступать в роли дядьки злодея, топчущего их песчаные строения, а порой пинающего под зады и самих зазевавшихся малолетних строителей. Так, потихоньку, водным путём я и добрался до лодочной станции.
На месте же меня поджидали большие неприятности. Пропали мои вещи. Я два раза прошёлся вдоль забора, но вещей не было. Как будто я их туда и не вешал. Хмурый и злой я стоял под палящими лучами солнца и прислушивался к отдыхающим гражданам. Нужно было поймать ближайшего и просить его подключиться к моим поискам. В душе я все ещё надеялся, что пропавшие вещи где--нибудь рядом, валяются на песке или висят на кустах. Бывало, находились шутники, которые проделывали все это. Правда. Что они в этом находили до сих пор, осталось за гранью моего понимания.
-- Извините, пожалуйста! Можно Вас на минутку! -- выдвинулся я на перехват хлопающих по чьим--то пяткам, шлёпанцев. Хлопанье прекратилось, но в ответ тишина.
-- Можно Вас на минутку, -- повторил нерешительно я, не будучи уверенным, что меня слушают. Меня слушали!
-- Что вы хотите? -- настороженно отозвалась на мои призывы немолодая женщина.
Я рассказал ей о пропаже.
-- А Вы с кем сюда приехали? -- разволновалась она, и заохала, запричитала, узнав, что купаюсь я здесь один.
Она, как квочка, потерявшая цыплёнка, заметалась вдоль забора, тормоша всех отдыхающих, расположившихся поблизости. Группа поиска стремительно увеличивалась, но толку от этого было мало. Я лишь скорбно раз за разом повторял, что родители мои живут на Камчатке, что купаться езжу один и лишь потом, что брюки серые с ремнём, рубашка в полосочку, а пакет с котятами. Вещей не было, и всё чаще звучали голоса, что с таким пакетом они видели, то мужчину в майке, то дедушку с палкой, то какого--то мальчика с удочкой. Я стоял обуреваемый наихудшими предчувствиями. Нет, конечно, я предполагал, что когда--нибудь это да и случиться. Даже рисовал в воображении всевозможные ситуации. И как ловко я из них выхожу. А вот когда случилось, оказался к этому не готов. Самое паршивое было то, что остался я без трости, без своего средства передвижения. Без одежды ещё можно было представить свой путь до общаги. Не эстетично, конечно, смотрится крепыш в семейных трусах, но всё же! а вот без трости! Даже представлять такое не хотелось. Как у нас говорили, это был полный экстрим.