Экзамены

В эту минуту каждый из членов экипажа испытывал одно и то же чувство: неукротимое желание хоть чем-нибудь помочь Дорофееву. Но ни теплоходу, напрягавшему все свои так называемые лошадиные силы, ни капитану, мобилизовавшему все свои силы человеческие, помочь они не могли. Капитан вел поединок с Рекой в том месте, где дикий ее характер проявлялся с полной откровенностью и в полную силу.

«Мог бы я вместо Дорофеева провести здесь караван? — спрашивал себя стоявший в ходовой рубке Уздечкин. И честно признавался: — Не мог бы!» Он сознавал это так же ясно, как и то, что никогда не поднимет штангу с рекордным весом, никогда не пробежит быстрее всех стометровку, не будет отсчитывать последние секунды до старта в космическом корабле. Человеку многое хочется, но не все он может. Однако кое-что все-таки может! Надо только вовремя понять, что именно твое, твоя судьба, и уж в этом узком и конкретном деле постараться достичь настоящей высоты.

Уздечкин не забывал, что ему предстоит разговор с Маргаритой насчет женитьбы. Это было нешуточное дело! Сначала она может не понять его и отказаться. Может даже посмеяться над ним. Надо будет терпеливо объяснить ей, что она должна полюбить Уздечкина, потому что он любит ее серьезно и глубоко. Что с ним ей будет хорошо, в ее жизни появится постоянная опора, и тогда она уже не станет хороводиться со шкипером и рефрижераторщиком. Тогда она станет самой обыкновенной женщиной, женой и матерью, а это как раз и есть то самое, что она так слепо и беспомощно ищет.

«Мог бы я вместо Дорофеева выскочить из шиверы? — спрашивал себя забравшийся на люк машинного отделения Карнаухов. — Мог бы, наверное, если бы не был таким маленьким и слабым. Если бы не боялся Бурнина и вообще никого бы не боялся. Если бы учился на судоводительских курсах… А почему бы не поучиться? Ведь учился я на крановщика! Да, но потом случилась у меня авария. А тут до аварии еще ближе. Нет уж, лучше я в мотористах останусь! Только как же это можно — всю жизнь в маленьких оставаться? Может, попробовать? Может, рискнуть? Пусть даже авария! Все равно попробовать!»

«Мог бы я вместо Дорофеева? — спрашивал себя Леха Бурнин, сидевший на диванчике на передней палубе. — Да запросто, понял!» В эти мгновения Бурнин действительно понял, что все, что удавалось ему одолевать до сих пор, было шутейным, несерьезным. Кого-то приручил… Кого-то сбил наземь… Разве это были дела! Пожалуй, самое серьезное, что пережил он в жизни, — боязнь высоты, когда перед прыжком открывался люк самолета. И как ломал он в себе этот страх и прыгал. Потом, когда его комиссовали из воздушно-десантных войск, он добивался зачисления в отряд парашютистов-пожарников. За тем и приехал в Сибирь. Но не взяли по состоянию здоровья: дознались, что перенес операцию желудка. И вот теперь, переживая вместе с Дорофеевым потрясающее напряжение всех сил, Леха вдруг подумал с радостью: «Это мое! Это и я хочу! Только вот так и было бы мне по-настоящему хорошо!»

«В следующий раз мне придется, — думал стоявший рядом с Дорофеевым Ведерников. — Смогу ли? Должен! — отвечал он себе. — Я ведь, кажется, понял, почему они — Дорофеев, Мухин — не бьются в шиверах и в пороге. Они этого не боятся! Просто не думают об этом. Думают о конкретном: как пройти здесь, как пройти там. Но они умеют чувствовать ответственность за каждый метр пути. Здесь они не сбиваются, не теряются, действуют на каждом метре собранно и четко! И потому-то у них удачно складывается весь рейс. А я всегда шел от общего. Тут принципиальное отличие. Это мне еще надо как следует обдумать. Какой-то здесь существует парадокс! Надо подумать обо всем хорошенько!»

Когда, настоявшись под напором течения, «Ласточка» рыскнула к скалам, потом отвернула влево и опять вправо, вывернулась из-под лобового напора течения, наконец как-то перехитрила его, перерезала сбоку и пошла, медленно, неуверенно, но пошла, и дотянулась до верхнего слива, и потом выскочила на спокойную гладкую воду, бывшие в ходовой рубке Ведерников и Уздечкин, а также сидевший на диванчике Бурнин и забравшийся на крышу машинного отделения Карнаухов — все они с радостным облегчением вздохнули.

Да, «Ласточка» выбралась из Свальной шиверы и вытянула за собой связку невредимых барж, но если бы Дорофеева спросили, сможет ли он и в следующий раз проделать все то же самое и так же благополучно, то он честно бы ответил: «Не знаю!»

Есть невероятно сложные вещи, которым все-таки можно выучиться и повторять их с каждым разом все с большим блеском. Например, фокусы или цирковые трюки. Но прохождение шиверы не было трюком. Это было такое дело, которое всякий раз совершалось впервые. А когда человек доводит до конца очень трудное дело — сдает ли комиссии новую плотину, завершает ли новое полотно или в очередной раз удачно проходит сложную шиверу, — высокое чувство гордости наполняет его душу.