Экзамены

Цвела сирень

Вдоль нашей улицы кучно росла сирень. В некоторых местах посадки были непроходимыми: присядешь на корточки и, заглянув под кружевной наряд листвы, увидишь корявое многостволье, сгустившееся до непроглядности.

Между посадками, среди которых угрюмыми переростками сутулились ясени, и мостовой лежали трамвайные рельсы; по ним бегали голубые, с помятыми боками вагончики. Зимой в трамвае, ходившем от вокзала до базара и обратно, бывало холоднее, чем на улице, летом пассажиры задыхались от пыли. Ножки скамеек извивались чугунным литьем; грубым сукном послевоенных лет до блеска были отполированы деревянные сиденья.

В мае зацветала в посадках сирень. Верхушки кустов как бы загорались сиренево-розовым спокойным пламенем. Цвет был обильным, как первый снег.

Утром я перебегал булыжную мостовую, перескакивал через заросшие лебедой трамвайные рельсы и ломал оперенные цветами ветки. Уже не торопясь, зарываясь лицом в прохладный от росы букет, нес сирень домой. На подоконниках в комнатах, на кухонном столе в банках с водой стояли букеты. Наша маленькая квартирка приобретала праздничный вид; нежно-горьковатый аромат сирени не могли заглушить ни запахи кухни, ни едкий керогазный чад.

Неудивительно, что в такую пору могли прийти в голову счастливые мысли. Однажды меня осенило: если подарить вагоноважатой Вале букет сирени, то она, пожалуй, разрешит прокатиться на трамвае бесплатно и, может быть, даже пустит в кабину.

У Вали была толстая светлая коса; она так укладывала ее на затылке, что издали казалось, будто на голове задорно сидела сдвинутая шапка. Она носила бусы из мелких серебристых шариков и голубые стеклянные сережки — под цвет глаз. Одевалась она просто: обычно на ней было ситцевое платье с коротким рукавом или светлая трикотажная кофточка. И все же мы, мальчишки, считали Валю первой красавицей и гордились, что она водит трамвай по нашей улице.

От вокзала до базара и обратно у двери Валиной кабины торчали, сменяя друг друга, ухажеры, стараясь рассмешить Валю разными шуточками. Она же только неприступно хмурила темные брови. Трамвай катился вдоль цветущих посадок, но почему-то никому из парней не приходило в голову подарить Вале хотя бы веточку сирени.

Федун Мочкин пытался закрутить с Валей любовь. В плечах он еще был по-мальчишески узковат, но уже вытянулся в мужской рост; над верхней губой Федуна уже пробились редкие волоски, а лоб и впалые щеки были красноватыми от прыщей — точно лицо надраили теркой. Мы старались ему не попадаться на глаза. Никогда не пройдет мимо: остановит, заставит вывернуть карманы штанов. Если окажется рубль, который мать дала на кино, заберет себе. Если ничего не найдет, так сам даст щелбана по макушке. У него ловко выходило: зацепит средний палец большим и, взмахнув кистью, посадит щелчок так больно, точно камнем стукнет.

Один раз, когда я ехал с билетом в переднем вагоне, видел, как Мочкину досталось от Вали. Просунув голову в щель между дверью и косяком, он, должно быть, старался рассмешить Валю. А мне было смешно смотреть на его ерзающий зад и пританцовывающие длинные ноги в узких брючках и ботинках на толстенных подошвах.

На остановке у павильона «Пиво — воды» Федун вдруг отпрянул назад, точно ему в лицо брызнули кипятком. Дверь распахнулась, показалась Валя, вставшая со своего стула-вертушки.

— Покажи-ка свой билет, жених! — потребовала она. — Зайцем ездишь, а туда же, про любовь! Катись отсюда, пока я тебя в милицию не сдала!..

С нами Валя тоже не очень любезничала. Но зато когда показывался ее трамвай, мы, подбрасывая кепки, кричали, оглушая друг друга: «Валя, приветик!» — она улыбалась и махала в ответ узкой кистью руки.

…Взбежал на пригорок и понесся навстречу мне Валин трамвай. Между синеватых рельсов торчала полынь; она была закапана мазутом и обхлестана; шпалы лежали вкривь и вкось, рыжие, гнилые. Мотались и подпрыгивали сцепленные вагоны. Валя из-за стекла зорко всматривалась в путь. Руки раскинуты: в левой скорость, в правой — тормоз. А за спиной два вагона, набитых мешками, авоськами, кошелками и едущими с базара людьми.

Я держал букет высоко над головой, как флаг.

— Ладно, так и быть, прокачу, — сказала Валя, когда трамвай остановился. — Только до «Салюта», дальше диспетчерская — меня ругать будут.

До кинотеатра «Салют» было всего две остановки.

Она взяла мой букет и спрятала лицо в сирень, В тот день я впервые заметил, как меняются глаза у женщин, когда им дарят цветы. Валя вскинула голову — ее лицо точно омылось. Прижав сирень к груди, улыбнулась. Конечно, не мне она улыбалась — что был для нее я, мальчишка-пятиклассник!

Дважды дзинькнул звонок на задней площадке, потом у нас над головой дернулась веревка, и связанный с ней молоточек два раза клюнул чашку звонка. Валя положила цветы перед собой, взялась за рычаги, и мы поехали.