Экзамены

И сегодня Олег вернулся поздно вечером. Не сняв пальто, плюхнулся на койку и поник цигейковой папахой. Этакий Христос в шапке!.. Наконец ожил, спросил у Васи, до которого часа душ в общежитии работает. Знал ведь расписание, не мог забыть — ради наведения мостов спросил. Вася ему не ответил. Тут Олег начал изображать товарищеские чувства, спросил, почему Вася в трансе. Неужто из-за Ларисы так страдает? Вася не выдержал, послал соседа ко всем чертям. Тот, поскучнев, произнес вялым голосом: «Ладно, меня это не касается».

Тем же безразличным тоном Олег спросил, нет ли чего пожевать. Начал бы с этого, так Вася, какое ни гадкое было настроение, сказал бы, что в шкафу стоит бутылка кефира. «Жаль, — не дождавшись ответа, сказал Олег, — я весь день не жрамши… Писем мне не было?»

Такие у него манеры — во всем полагаться на соседа. Уже неделю его очередь дежурить по комнате — хоть бы раз пол подмел!.. Нет, опять стал чуткость демонстрировать: «Дьячок, ну что ты себя так изводишь? — спросил Олег. — Сегодня-то какая муха тебя укусила?» Фамилия у Васи — Дьяченко. Прозвище само напрашивается, и Вася еще в школе привык к нему, как к имени. Но тут не сдержался, крикнул: «Я тебе не служанка и не домработница!.. Хотя бы пол подмел!» Олег изобразил радостную улыбку. «Дьячок, голубчик ты мой, — запел он. — Я не только подмету. Я вымою и выскоблю каждую паркетину! Только не убивайся так. Ей-богу, смотреть на тебя без слез невозможно!»

Потом поднялся и пошел к шкафу. Убрал пальто, шапку и по привычке заглянул в другое отделение. Там на полке стояла бутылка кефира, а на ней, как чалма, булка с маком. «Дьячок, я съем?» — простодушно спросил Олег. Вася рявкнул: «Это мой завтрак!» Не жалко ему было — просто от душевной тоски ненавидел он весь мир и в том числе соседа по комнате. А тот спокойно понес кефир и булку на стол. «Корнилов мне на психику давит, дескать, прыткий я очень, — рассказывал Олег, вытряхивая кефир в стакан. Рвал булку зубами, чавкал и пришмыгивал носом. — Сам увяз в цифири и других за собой тащит. Только мне лазер нужен, а не кандидатская степень. И он готов, ты знаешь. А как я его собирал? Там трансформатор выпросил, там блок конденсаторов спер, там дроссель на свалке откопал. Теперь, в принципе, все есть. Только генерации нет. Не возбуждается газ в трубке, хоть ты тресни!.. А Корнилов доволен. Ходит, нудит: неучам в науке не место. Думает, если сам задом берет, то и другие должны. А я вот нутром чувствую: не в расчетах дело! И собрал я все правильно. Только луча почему-то нет. Понимаешь, Дьячок, не возникает луч, хоть убейся!»

Корнилова Вася немного знал. Видел его портрет на институтской доске Почета. Этакий прыщ ученый. Сплошное запоминающее устройство… Но разве можно было сравнивать Олеговы горести с тем, что терзало его, Васю Дьяченко!

Легко расправившись с Васиным завтраком, Олег пожалел: «Хороша кашка, да мала чашка!» — и повалился на свою койку — в брюках, в свитере. Не умея сдержать ярость, Вася крикнул: «Хоть бы со стола убрал, свинья!» — но Олег не реагировал. Спал, задрав колючий, с ямочкой под нижней губой, подбородок.

«Ну, допустим, у меня эрудиция, широкий кругозор, — думал Вася, стоя у окна. — Допустим, я умнее Олега. Даже на курсе мне равных нет. Даже в институте… А что толку? Радости — нет. А зависть — душит!»

Признавшись себе в этом, Вася почувствовал некоторое облегчение.

— Олежка, Олег! — затормошил он соседа. — Разделся бы, что ли… Хоть брюки сними!

Олег сел, мутными, дурными глазами взглянул на Васю. Молча стянул с себя брюки, свитер, бросил на стул и залез под одеяло.

Вася убрал со стола бутылку из-под кефира и грязный стакан, смел крошки. Сложил Олеговы брюки, повесил на спинку стула. Достав из тумбочки пакетик с димедролом, высыпал снотворное в рот, запил водой и лег.

«Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь…» Досчитав до единицы, Вася перевернулся с правого бока на спину и стал мысленно убеждать себя, что абсолютно спокоен, что теплота наполняет тело, уже поднялась до колен, к бедрам, захватила живот, грудь; что руки тяжелеют, их не поднять, не шевельнуть пальцами… Но оцепенение было недолгим, Вася перевернулся на живот и начал считать, заставляя себя воображать каждую отсчитываемую цифру. Досчитав до пятисот, он повернулся на левый бок и решил глушить вообще всякую мысль. Но и это оказалось трудным делом.

«Может, во мне погиб общественный деятель?.. Едва ли, для этого нужно быть беспокойным, чтобы и за других душа болела. А я — эгоцентрист. А может, и проще — эгоист!.. Спорт? Поздно!.. Наука? Например, теоретическая физика, это модно. Вслед за Эйнштейном искать суть притяжения, достраивать начатую им общую теорию поля… Тоже поздно, сотни умов давно бьются, наворочали горы уравнений, пока доберешься до вершин — пройдет вся жизнь… А что, если философия? Проникнуть в смысл человеческого бытия!.. Это у меня пошло бы, ведь я не глуп…»