Экземпляр

Адский, невольно согласился Костя. Адский, как и все в этом крохотном, точно молекула безысходности, городе. Костя неловко — руки совсем одеревенели — забрался на заднее сиденье лимузина, понимая, что сейчас этот дурацкий пиджак помнется так, что его уж точно придется выбрасывать, и захлопнул за собой дверь. Рядом с ним сидела Ясмина, и он чувствовал кожей, чувствовал через плотную брючную ткань обжигающий холод, исходящий от безупречной покойницы. Впрочем, этот холод (Костя к такому давно уже привык) не причинял никакого дискомфорта, он скорее даже возбуждал. А над городом висела ночь — холодная, звездная, как на картине безумного голландца, бесконечная, прекрасная и ужасная одновременно.

Тронулись, поехали в никуда по ухабистой Фестивальной, где щербатая мостовая способна была убить любую, даже самую крепкую подвеску. За окном мелькнула Костина девятиэтажка с теплыми огонечками окон. Впрочем, в квартире на шестом этаже свет погас и уже никогда не зажжется. Ночь обещала быть долгой, но увлекательной.

ЭПИЛОГ

Металлические сиденья, хмурые люди, навьюченные спортивными сумками, — автовокзал Воскресенска-33. Единственное место, откуда горожанин может покинуть этот город, если у него, конечно же, получится.

Костя сидел, зажатый многодетной семьей с одной стороны (мама-папа, двое мальчиков и девочка, младшему мальчишке чуть больше двух лет) и воркующей парочкой с другой. Он взял кофе за тридцать рублей в автомате, и дешевый американо оказался на удивление вкусным. Со всех сторон люди спешили, хлопотали, снимались с веток, бежали к автобусам и маршруткам, прибегали из автобусов и маршруток — суетливая толпа, все одеты одинаково, сплошь черные легкие куртки и шапки, яркие курточки только у мелких, но детишек было немного, всех поглощали, подминали под себя унылые взрослые.

Костя подскочил с места сразу, как только увидел отца — больно он уж выделялся на фоне остальных: гордая, почти офицерская стать, дорогое пальто, не чета этим вашим курткам из «Бершки», уверенная походка, никаких торопливых жестов и суетливых движений. За отцом, чуть поодаль, семенили мама и Артемка, который, кажется, опять немного подрос. Последний раз Костя видел братишку, когда приехал к родителям, да-да, чтобы узнать, на самом ли деле погиб Женя Балакирев, и УСЛЫШАННОЕ НЕ МОГЛО НЕ ШОКИРОВАТЬ! Артемка был сосредоточен и серьезен, как молодой Штирлиц. Вылитый батя подрастает.

Костя швырнул стаканчик с недопитым кофе в похожую на инвентарь из кабинета стоматолога металлическую урну и устремился к отцу. Краем глаза он отметил яркую вывеску «Лучшая шаурма 24 часа на ул. Летчика Бабушкина — заходите!», но сознание тотчас же отправило эту информацию в корзину. Обнялись, поцеловались — мама с папой радушно, Артемка немного скованно, будто стесняясь. В его возрасте не любят столь явные проявления чувств.

— А вы куда собрались-то, мам, пап?

— В Турцию, — охотно ответила мама.

Выглядела она прекрасно. Легкий макияж: чуть подкрашены ресницы, румянец на скулах, светлая помада. Карие глаза лучились счастьем — у Кости аж сердце екнуло, давно он не видел человека, который мог просто так чему-то радоваться, да и, положа руку на сердце, давно он не видел человека не из тусовки Векслера, и, с одной стороны, он был ужасно рад за маму, а с другой, совершенно отчетливо понимал, что его адский поезд едет совсем в другую сторону и это, возможно, последний раз в жизни, когда он видит радующуюся маму и хотя бы понимает, почему она рада. Следующая станция — следующий круг ада, как-то так, как-то так.

— В Турцию?

— Да, Мармарис. Отель пять звезд, «все включено», кормежка, бассейн, первая линия — место суперское, я даже не ожидала. Зря не поехал с нами.

Костя даже не стал упоминать, что его вообще-то никто не звал.

— Мам, — Артемка дернул маму за рукав.

Видимо, у них до этого был какой-то уговор, о котором она забыла.

— Ах да, — встрепенулась мама, — мы пойдем с Артемом Викторовичем чебуреков поедим.

И они исчезли, быстренько и оперативно, умчались в сторону лестницы — на втором этаже вокзала была чебуречная с пластмассовыми красными столами и шаткими стульчиками.

И вот они остались вдвоем — Костя и отец, серьезный и сосредоточенный. Отец старел, но как-то очень красиво старел. Так стареют актеры и литературные персонажи вроде Эраста Фандорина: волосы с проседью, но густые, морщины вокруг глаз, но волевые и симметричные, лицо обветрено и от этого выглядит еще более мужественным, и очки, очки — для солидности. Впрочем, у герра Ойгена Мотля очки дороже были.