Экземпляр

— Роберт Эдмундович, — обратился Костя, когда они уже уселись за уютный столик (Векслер, пока шел, успел зацепить головой одну из лампочек, до того низкими тут были потолки), — вы организовали в Воскресенске-33 подпольную кофейню? Отличная идея, я б на вашем месте так же сделал!

— Где, прости? Ах да, ты же думаешь, что мы по-прежнему в Воскресенске-33. Нет, мой юный друг, мы в маленькой питерской кофейне. Ждем официанта. Ах, впрочем, вот он к нам идет.

Официанты здесь выглядели неформально: кеды «Конверс» (почти как у самого Векслера), драные джинсы и клетчатые рубашки а-ля «изнеженный канадский лесоруб, фанат инди-рока». Клетчатый официант встал перед ними навытяжку.

— Эспрессо, пожалуйста, — попросил Векслер.

— А мне, — произнес Костя, который так и не верил, что они в Питере, ему все казалось, что Векслер его разыгрывает и они не покинули пределов Воскресенска-33, — а мне, пожалуйста, флэт-уайт.

Официант кивнул и ушел выполнять заказ.

— Роберт Эдмундович, почему я должен верить, что мы в Питере?

— Не хочешь верить, не верь, — ответил Векслер, и в этот момент принесли кофе. — В следующий раз сам будешь в Воскресенске-33 искать флэт-уайт. И не плачь, когда не найдешь. Мы погуляем по городу, не волнуйся. Кофейня находится на Гороховой, тут до Невского рукой подать. На самом деле я вижу твое замешательство. Это замешательство объяснимо.

— Это не замешательство, это я в шоке. И не могу понять, это окружающие сошли с ума или я сбрендил. Прошу прощения. С какого-то момента все вокруг меня рассказывают какие-то небылицы, в которые я должен поверить. А еще я должен поверить в то, что вы — дьявол.

Вот так легко — Костя сам от себя не ожидал — были произнесены эти слова. И ничего не изменилось, совсем ничего: мир не рухнул, лампочки не погасли, пузатые кресла как стояли, так и остались стоять.

— О мой юный друг, можете не верить. Иной раз меня самого накрывает жуткий экзистенциальный кризис, и вот уже я сам начинаю сомневаться в том, а дьявол ли я или просто какой-то странный мужик в двубортном костюме, чью шею обвивает шарф от «Бриони». И то и другое — и дьявол, и мужик, обмотанный шарфом, — это я. И тем не менее ни то ни другое не является в полной мере мной.

— Сейчас у меня от ваших слов экзистенциальный кризис начнется, — ответил Костя.

— А, это нормально, — ответил Векслер.

— Но, — Костя допил кофе и теперь растерянно вертел картонный стаканчик в руке, — если вы дьявол, то какого черта вы тратите время на меня? У вас в аду, уверен, обитают прелестные грешницы, у вас там полный садок преступников, убийц и самоубийц, социопатов и психопатов, наркоманов и алкоголиков, сумасшедших и тех, кто только прикидывается сумасшедшим. А вы сидите и пьете кофе с самым заурядным человеком Воскресенска-33!

— Я чертовски общительный парень, — ответил Векслер. — Допил? Пошли наружу?

И они вышли из кофейни, оказавшейся полуподвальным помещением (вот откуда низенькие потолки), и тут только поверил Костя, что Векслер его не обманул. Впрочем, возможно, все эти величественные дома — Костя видел их точно через фильтр «Инстаграма» — были не более чем декорацией, но тогда можно было бы признать, что Роберт Векслер был самым гениальным мастером декораций. А цвета, боги, что за цвета — Костя привык к тому, что основным цветом в Петербурге был серый, но только не для этих домов на Гороховой улице, потому что их фасады раскрашивал художник, определенно веривший в лучшее, — коричнево-розовый, застенчиво-голубой, пастельно-зеленый. Это в Воскресенске-33, состоявшем из панельных пятиэтажек, основным цветом был серый, а не здесь. Серым было только небо — отчего-то очень низкое, похожее на гигантское ватное одеяло, падающее с антресоли. Упасть ему не давала паутина проводов, опутавшая небо, точно сетка. Векслер шел чуть впереди, а Костя, смотревший во все глаза на причудливо сотканные балкончики, высокие окна, красные вывески булочных и кофеен, семенил за ним следом. И широкой такой была эта Гороховая улица, не то что Карла Маркса, главная улица Воскресенска-33. Костя так давно не был в Петербурге, что ему все было в новинку. Прошли через Большую Морскую улицу — так было написано на табличках — и вышли на Невский проспект.

Они остановились возле очередной кофейни — их тут было больше, чем в Воскресенске-33 магазинов разливного пива.

— Ну вот вы дьявол, — Костя прекрасно понимал, как нелепо сейчас звучит его попытка завязать разговор, — но вы какой-то слишком мирный для дьявола…

Было бы забавно, если бы в этот момент прогремел гром или за спиной у Роберта Эдмундовича сверкнула молния. Но нет, ничего эффектного не происходило.

— А еще у меня нет рогов и копыт, да? — перебил его Векслер. — Сомнительный я дьявол. Ну представь, будто я ношу не кеды, а копыта, если тебе от этого будет легче.

— Да фиг с ними, с копытами, вы вроде как з-злодей, должны делать ужасные вещи…

— Например?

— Кровавые жертвоприношения.

— А, — Векслер на краткий миг задумался, почесывая гладко выбритый, острый, как на рисунках Нади Рушевой, подбородок.