Экземпляр

Чтобы отвлечься, Костя залез в телефон и поискал в «Яндексе» информацию про ООО «Белый альбатрос», благо это было совсем несложно. Сначала он вбил в поисковик батины ФИО, появилась информация, что Григорьев Виктор Алексеевич является учредителем данной организации, ИНН, ОГРН такие-то, Костя не поленился и зашел на сайт Росреестра. Потом его закинуло на сайт городской администрации Воскресенска-33, потом через какую-то ссылку он зашел на тендерную площадку, с ностальгией вспомнил, что Воскресенский НПЗ тоже когда-то участвовал в госзакупках, и чем дольше Костя рыскал по специализированным сайтам, тем больше он удивлялся. В городе было несколько строительных компаний, занимавшихся отделочными работами, батина не была единственной, тем не менее только «Альбатрос» получал все крупные заказы от городской администрации, а если учесть, что все важные вопросы в городке решал мэр, выходило, что отец был очень хорошо знаком с Робертом Эдмундовичем, по-другому никак. Поиск сведений очень утомил Костю, он даже убавил яркость экрана, но глаза не перестали болеть. Он понял, что, если сейчас не поговорит с кем-нибудь, он просто сойдет с ума. Если уже не сошел.

«Время делать глупости!» — подумал Костя.

Он первым делом подумал о Вареньке. Варенька живая, Варенька настоящая. Она, конечно, ржет как лошадь, и голос у нее чересчур громкий, и еще она делает много-много мелких движений, и сама этого не замечает, и очень суетится всегда, и спешит непонятно куда, но, черт, Варенька — Варенька живая. Костя хотел было отправить голосовое сообщение, но вовремя спохватился — вдруг заметит Варин муж. Поэтому он ограничился коротеньким, но емким сообщением:

«Варя, не думай, что я чокнулся. Ты сильно занята?»

«Нет, а что?» — Варя, которая, судя по всему, не так сильно опасалась собственного мужа, отправила голосовое.

«Посиди со мной в машине. Минут двадцать, не больше».

Варенька ответила минут через пять:

«Ну подъезжай к моему подъезду. Знаешь, где я живу?»

«Знаю».

Дело было за малым — выехать со двора на разбитую Фестивальную улицу, добраться до перекрестка с Корнеева, где вечно ломался светофор, повернуть, прокатиться по более широкой улице Летчика Бабушкина, подсвеченной фонарями и магазинчиками разливного пива, снова углубиться во дворы, и — вуаля! — нужный подъезд, как заказывали.

Вход в Варин подъезд охраняли, точно стражники, два огромных дерева. В темноте силуэты этих деревьев показались Косте зловещими. Вареньку почти не пришлось ждать — на работу она опаздывала, понимаете ли, а тут прилетела на всех парах, будто ждала встречи. Она дернула дверь и неуклюже взгромоздилась на пассажирское сиденье. В руках она держала шуршащий пакет.

— Варя, спасибо, — совершенно искренне произнес Костя.

— Ой, да ладно! — Варенька была сама застенчивая непосредственность. Она взмахнула короткими кудряшками, будто отгоняя невидимых пчел. — Ты как Мишутка, — сообщила Варя.

Костя не сразу вспомнил, что Мишуткой звали ее сына.

— Он тоже не любит сидеть в одиночестве, — сказала Варя и еще громче зашуршала пакетом. — Надеюсь, ты не будешь ко мне приставать?

— Боже, нет. У меня просто тяжело на душе, и… Очень долго объяснять. И вообще, я твой шеф.

— Строго говоря, Марк — мой шеф.

— Не забудь ему завтра об этом напомнить. Почему ты так охотно согласилась?

— А я кое-что задумала. Видишь ли, когда у тебя дома большой муж и маленький ребенок, уединиться особо негде — ты вечно на виду.

Все-таки она была милой. С этими ее огромными глазами и паучьими ресничками, с этими ее щечками, с этими смешными кудряшками, которые упрямо не желали складываться в настоящую прическу. Эх, Варенька.

— Я здесь поплачу немножко, ладно?

— Поплачешь?

— Я бы даже сказала, пореву, — уточнила Варенька и протянула пакет. — В обычной своей жизни у меня нет ни малейшей возможности поплакать. А хочется.

— А в пакете-то что?

— Пирожки.

— Сама пекла? Ах ты, хозяюшка. Завтра же звоню в Томск и прошу выплатить тебе премию.

— Нет, пирожки напекла моя мама. Ешь давай, не капризничай.

— Ты путаешь меня с Мишуткой.

— Все вы одинаковые, — усмехнулась Варя.

А через миг ее настроение переменилось, как погода. Будто солнце зашло за тучу, и сделалось темно и тоскливо. Варя отвернулась, согнулась, будто ее тошнило, и закрыла лицо ладонями.

— Я очень устала, — голос ее прозвучал глухо. И тут она выпрямилась и отпустила ладони. Она и в самом деле начала плакать. — Иногда мне кажется, — Варя говорила, а по ее румяным щекам текли слезы, — что я ненавижу свою семью. Так же нельзя говорить, верно? Я ненавижу своего мужа и своего ребенка. Я ненавижу себя. Себя, свою жизнь, эту ебучую работу в магазине, тебя тоже ненавижу.