Экзистенциализм. Период становления

И «Дон Кихот» это как раз именно трагикомедия. Его герой предельно комичен и предельно трагичен. Он находится на осмеянии у всего мира, всем он кажется смешным и нелепым. И в этом глубина его невероятного трагизма. Что же роднит его с Авраамом и с Христом? Дон Кихот – это фигура, которая противопоставляет внутреннее внешнему, свои идеалы – так называемой реальности. И эти идеалы оказываются большей реальностью, чем реальность внешнего мира. И в этой связи вспомните Авраама с его абсурдностью веры, который не может объяснить, обосновать, рационализировать свои поступки, и кажется людям нелепым и безумным, как Дон Кихот. Такая же фигура абсурда. Точно так же и Иисус не может объяснить свои слова и поступки рационально и однозначно. Его побивают камнями, оплевывают и распинают. Фарисеи требуют от Иисуса определенности, однозначности, рациональности. А Христос ничего этого им не дает и дать не может, подобно Аврааму и Дон Кихоту. Перед лицом разума вера абсурдна, перед лицом обывателя романтизм абсурден, перед лицом грубого материализма идеализм абсурден. Христос, Авраам и Дон Кихот – фигуры парадоксальные, трагикомические. Фигуры абсурдные. Это фигуры одного ряда. Внешний мир их осмеивает, а внутри они – парадоксальны. Они не могут рационализировать то, что они делают. Но они, все трое, утверждают некие свои ценности – в непримиримом столкновении с трагикомизмом внешнего мира. И их осмеиваемое «безумие» мудрее всей мудрости мира сего.

И здесь встает еще одна бездонная тема, которую я только намечу вскользь. О ней можно говорить много часов. Одна из главных тем христианской культуры (со времен прямо основателей христианства – Христа и Павла) – это противопоставление Закона и Благодати. Внешнего формального закона, объективного, рационализированного (неважно, как он называется: Закон, провозглашенный Моисеем в Торе, иудейский, или закон римский, на котором покоится вся наша цивилизация со своими державами, или еще как-нибудь, но что-то твердое, значимое, объективное, формализованное и конкретное) и Божьей Благодати как чего-то нерационализируемого, необъективируемого, необобщаемого, связанного со святостью, личностью, любовью и свободой, противостоящего Закону.

Вы помните, конечно, как писал апостол Павел? Прямо-таки в духе даосов, словно подражая гениальному Лао Цзы: «Кто умножает законы, умножает преступления». И «все вам дозволено, но не все полезно». И «мудрость мира сего – безумие перед Господом» (я цитирую по памяти, но суть передаю точно). Или как скажет Августин: «Люби и делай, что хочешь».

Глубочайший конфликт, заложенный в основе христианской культуры. Конфликт, вокруг которого она все время крутится, спорит внутри себя, это вот это противостояние законничества – фарисейского (фарисеи распяли Христа, следуя Закону, но христианство тут же породило своих фарисеев и законников) – и Благодати, чего-то нерационализируемого, необъективируемого, но содержащего внутреннюю правду и любовь. Эта Благодать исключает любую нормативную этику, рационализацию и объективацию, любую завершенность и окончательность, открывая нам горизонты свободы и связанного с нею неизбежного мученичества. И вот все три героя – на острие этого противоречия: Закон – Благодать. То есть через тему Дон Кихота входит еще и это. Не просто тема трагикомизма жизни, столкновения идеала и внешней реальности, мещанина и романтика, но входит тема борьбы Закона с Благодатью. Борьба жизни с попытками ее как-то рационализировать, вогнать в рамки какие-то: пользы, общезначимости.

Это очень коротко о кихотизме дона Мигеля де Унамуно. Пойдем дальше. Я быстро договорю о его биографии, а потом остановлюсь на главной его философской книжке «О трагическом чувстве жизни у людей и народов».

Итак, Унамуно становится центральной фигурой испанской культуры со своими размышлениями об Испании и испанскости, размышлениями о Дон Кихоте, со своими изумительными, пылкими и глубокими, философскими трактатами и романами. Я не буду называть все работы Унамуно, они не все даже переведены. Но, например, одна из его первых и главных работ называется «Об исконности» – о подлинном и неподлинном. Или ее название переводят «О кастицизме» – это по-испански. И целый ряд самых разных книг. Унамуно активно участвовал в общественной борьбе, не занимая ни одну из сторон, как всегда у него. В споре консерваторов и модернизаторов, европеистов и традиционалистов он из двух возможных позиций обычно занимает оригинальную позицию – третью. То же и во всем остальном. Он за свободу и волю анархическую, которая не вписывается в какие-то пошлые и тесные законнические рамки, он за социальную справедливость. Не зря, не случайно отнюдь его часто уподобляют христианскому анархизму и максимализму Льва Толстого.