Его жизнь развивалась в двух направлениях. С одной стороны – внешний бытовой план, острый конфликт с отцом. Он не хочет торговать, не хочет заниматься коммерцией, не хочет предаваться талмудизму и сионизму, а хочет заниматься литературой, писать. А потом происходит вообще «ужасная» вещь, с точки зрения отца, которую отец бы не пережил, если бы узнал о ней. В 1895 году, будучи за границей, Шестов влюбляется в русскую православную девушку, Елизарию Березовскую. И потом тайно женится на ней. И это трагедия, потому что отец однозначно хотел, чтобы сын женился только на еврейке, а тут он влюбился в русскую, в православную! Возникает острый конфликт с отцом.
Я не люблю лезть руками в чужую душу. Философия Шестова для меня – сплошной надрыв, сплошная трагедия. Можно ли нащупать трагедию внешнюю в нем? Можно найти два очевидно трагических момента. Первый как раз вот этот огромный разлад с семьей, с деспотом-отцом, очень авторитарным, жестким (немного напоминает историю Кафки, вы не находите?). Лев Шестов (кстати, в эти годы появился этот литературный псевдоним, которым он пользовался, и я отныне именно так и буду далее называть Лейба Иегуду Шварцмана) пошел вопреки воле отца, вступил в затяжной конфликт со своей еврейской семьей. Это привело к тяжелой болезни нашего героя. Он потом долго лечился, побеждал душевное расстройство. И это вынудило его много лет жить за границей. Фактически, с конца XIX века до 1914 года, до начала империалистической мировой войны, он в основном живет за границей, в Швейцарии, других странах Европы.
Потом будет еще вторая личная трагедия, о которой я скажу. Мне кажется очень примитивным и грубым: из внешних обстоятельств жизни личности пытаться непременно выводить внутреннее все. Человек намного глубже, тоньше, загадочнее, метафизичнее. (Вспомните хоть Кьеркегора, с его беспричинным отчаянием![6]
) Не то что «Шопенгауэру наступили в детстве на ногу, и оттого он стал пессимистом». Но, несомненно, что-то в нем, Шестове, такое произошло, что сделало его необычайно открытым трагическому в мире, как и Унамуно, о котором я говорил в прошлый раз.Второй пласт в его жизни – это книги. Он пишет книгу за книгой и становится известнейшим автором и философом начала XIX века. Первая его книга о Шекспире прошла практически незамеченной, но сразу вслед за ней – я назову даты – книга о Шекспире выходит в 1898 году, а примерно в 1900-м, с разрывом в год, выходят две его книги, связанные с Ницше, и одна книга называется «Достоевский и Ницше: философия трагедии» (очень советую прочитать всем, кто интересуется Ницше или Достоевским!), а вторая «Добро в учении графа Толстого и Фридриха Ницше: философия и проповедь». Две книги о Ницше; но в первом случае он сближается с Достоевским, а во втором – противопоставляется Толстому.
Тут я должен сделать лирическое отступление. Я вообще всем очень советую почитать Шестова, потому что это философ завораживающий, по общему признанию даже тех, кто его терпеть не может, – это величайший писатель, мастер языка, мастер сарказма, афоризма. Он – простите меня за использование этого чудовищно кондового слова! – «актуализирует» философов, когда его читаешь. Он «оживляет» Платона, Сократа, Спинозу, он со всеми спорит. Он демонстрирует виртуозную и интуитивную герменевтику; его любимый метод – забраться глубоко в душу того, о ком он говорит, и докопаться до психологических оснований. Понять: а что болело у этого человека?
Но имейте в виду: все книги Шестова, как я уже сказал, это – одна бесконечная книга. Также вы куда больше узнаете из них о Шестове, чем о тех, о ком он пишет. С одной стороны, он делает этих философов очень нам близкими, он находит у них часто что-то очень важное. С другой стороны, он – не объективист, он не пишет научное исследование и не дает всесторонний взгляд на Ницше. Он очень однобок, он очень субъективен, очень пристрастен и тенденциозен. О ком бы он ни писал, он всегда пишет о себе.
Поэтому надо это иметь в виду, тут сила и слабость этого стиля. Самое главное у мыслителя – то, что в человеке болит, то, о чем он умалчивает, то, чего он недоговаривает, и именно это Шестов стремится вытянуть, вызнать.