Экзистенциализм. Возраст зрелости

И вторая ремарка. Камю много в своей совсем небольшой работе «Миф о Сизифе» посвящает другим экзистенциалистам: Паскалю, Кьеркегору, Шестову, Ясперсу, Хайдеггеру. Он кратко разбирает других философов, о ком шла речь в нашем курсе: ссылается на них, соглашается и спорит. И что он о них обо всех говорит? Практически все они, кроме Сартра, о котором он как раз здесь особо не говорит, религиозные экзистенциалисты. И Камю с ними соглашается в вопросе констатации абсурда, бессмыслицы, трагизма бытия. И говорит, что они – молодцы, что это все поняли. Тут очень интересно: мы видим взгляд атеистического экзистенциалиста на экзистенциалистов религиозных.

Но потом он говорит, что затем они совершили акт малодушия. С его точки зрения, вера – это малодушие. Слабость, непоследовательность, «прыжок» и бегство в утешительные иллюзии. Прыжок к трансцендентному от ужасов бытия. Кьеркегор, Паскаль, Шестов, Ясперс увидели: мир ужасен, мир трагичен; увидели все совершенно правильно, соглашается Камю, но… дальше у них не хватило мужества. И они улизнули, прыгнули в веру. С точки зрения Камю (и я, конечно, никак не могу с ним в этом согласиться!), вера – это такая легкая и произвольная вещь, в которую можно запросто бежать, как в кусты. Вера для него – это акт малодушия. Когда у этих философов закружилась голова от бездны и жути, они робко сбежали в сторону религии. Вообще, это интересно, как атеистические экзистенциалисты смотрят на религиозных. И наоборот. Если вы хотите посмотреть на это наоборот, с противоположного берега, то почитайте Мунье. Само название его книги говорит за себя: «Надежда отчаявшихся». Не буду сейчас в это уходить, просто направлю вас. Так вот, давайте вернемся. Типажи абсурдных людей.

Я хочу немного остановиться еще на одном типаже абсурдного человека, очень ярком и показательном. Это как раз Актер. (К вопросу о театре в жизни и философии Камю.) Почему именно актер является идеальным типом абсурдного человека? Не писатель, не художник, а актер. Скажем, если я писатель, у меня есть иллюзия, что я умру, а мои книжки еще сто лет будут читать и только потом окончательно забудут. И ничего от меня в этом мире не останется. А если я актер, у меня нет такой иллюзии.

Я вот сейчас играю, здесь и сейчас. И через три минуты ничего этого не будет. Совсем ничего. Я живу вот именно этим мгновением. Вдумайтесь в это! Поэтому тип актера идеально воплощает для Камю мир абсурда. Актер – этот тот, у кого хватает мужества жить только сейчас. Без иллюзий о вечности, без иллюзий о будущем.

У актера нет никакого завтра, послезавтра, никакого «через десять лет», «через сто лет». Актер – это абсолютно эфемерно. Как время. И если он умеет наполнить эту улетающую эфемерность смыслом, тогда он истинный человек абсурда! Только сейчас, а потом – ветерок унесет. Ну, не знаю, как вам это еще сказать… Вот Данте, Шекспира мы еще читаем. Но представить себе великих актеров XVI века невозможно. Или XVIII даже. Какого-то Гаррика и других великих виртуозов-лицедеев прошлого, о которых мы слышали что-то. Актер – это «идеальный тип» абсурдного человека, если использовать язык Макса Вебера.

Но пойдем дальше. В общих чертах я вам обрисовал, что такое абсурдный мир и абсурдный человек, по Камю. Ну, конечно, очень примерно. Теперь давайте обратимся к образу Сизифа. К, собственно, мифу о Сизифе в «Мифе о Сизифе». Это там заключительная итоговая главка. И обобщающий образ абсурдного человека.

Это очень многослойный, многоаспектный образ. Давайте посмотрим, что же за ним стоит. Тут можно снимать пласт за пластом. Самый поверхностный пласт – политический. Сизиф как образ сопротивления (или Сопротивления – с большой буквы и в конкретно-историческом смысле). Да, вроде бы надо подчиниться, нацизм не победить, разум говорит: сдайся!. Но надо бороться, даже против логики разума. Сопротивление оправданно, даже если оно противоразумно. Потому что и в мире, и в человеке есть что-то несводимое к разуму (например, человеческое достоинство). И, конечно, этот антифашистский, антинацистский, сопротивленческий смысл «Мифа о Сизифе» все в 1942 году сразу считывали, воспринимали.