Экзорцист

«Если ты не хочешь, чтобы смерть Лиры была напрасной, − выполняй!»

Имя возлюбленной заставило Роба глухо зарычать, но этот рык остудил его самого, заставляя опомниться и вновь стать частью почти разбитой команды.

«Эйд, твоя энергия мне тоже нужна».

«Что ты задумал?» − озадаченно спросил Обер.

«Попробую хотя бы ранить его, раз уж я один могу еще сражаться почти в полную силу».

Этот ответ был ложью, однако ложью невольной и неумышленной. Стен и сам не понимал, что находится на гране человеческих физических сил, просто было в нем что-то большее, заставляющее действовать. Его очищенный разум оставил все тревоги и заботы за пределами этой часовни, будто не было ничего до этой битвы и не будет ничего после.

Не думая уже ни о чем и не до конца сознавая, что именно он планирует сделать, Стен поднял меч, принадлежащий епископу. Эйд выронил его, и теперь это оружие, словно знак судьбы, было у самых ног безоружного Стена. Тяжелый двуручный меч как родной лег в руку мужчины.

Змей, тем временем, вновь начал движения, отходя от удара и готовый вновь крушить.

«Ричард, отпускай его».

Юный заклинатель сверкнул черными глазами, будто предчувствуя что-то по-настоящему особенное, однако цепи убрал.

Змей вздрогнул, получив свободу, и тут же повернул свою зловещую голову в сторону Стена. Команда все же работала. Все, даже раненый, почти бездыханный Эйд, теперь наполняли Стена энергией, но она, казалось, не могла проникнуть в него, создавая внешний покров света, озаряющий мечника и его оружие.

Тем временем огни спирали почти угасли.

Тьма, в лице этого неистового монстра, безошибочно определила врага и по решительному взгляду Стена точно знала, что уйти ей не удастся, если не обойти этого экзорциста, с глазами чудовища.

Змей зарычал, выдыхая черное зловоние прямо в лицо Стену, подобно ответу на его решимость. Огни погасли. Повисла Тьма.

Только Стена она словно огибала. Он не чувствовал ее ни вокруг, ни в своем сердце, будто был неприкасаемым для этой силы. Легко скользнув в сторону, он промчался по телу змея буквально стрелой и вонзил меч ему в голову. Но зверь не пал так просто, он взвыл, зарычал, стал старательно сбрасывать с себя экзорциста, но все было тщетно. Опустившись на одно колено, Стен держал меч одной рукой, вгоняя его все глубже в материальную форму Тьмы. Другой же рукой он вцепился в шкуру и с помощью сияния, так заметно покрывшего его, буквально вонзался в нее пальцами.

Змей неистовствовал, но от руки смелого, можно даже сказать, безумного экзорциста постепенно разбредались письмена. И чем больше они разрастались, тем сильнее змея в этой тьме прибивало к полу, словно он тяжелел. Вот только гнев его лишь усиливался, и темные волны подле него сгущались. Змей терял свою форму, но письмена не давали ему сбежать.

Теперь все видели, какое безумство задумал Стен. Те печати, которые теперь сползали с тела Тьмы и рисовались дальше в воздухе, были известны всем. Печати Лоре-Дана – так они звались. Все знали их, но никто кроме их создателя не мог отважиться на их использование. Тот, кто один раз применил эту печать, пал, завершив ее. Лоре-Дан – один из известнейших паладинов древности – был равновелик как в битве, так и в умении творить чары. Он и придумал способ изгонять Тьму лишь своей волей. Однако по закону битвы Света и Тьмы, эти две противоборствующие силы встречаются лишь в сердце человека. Лишь человеческая душа могла соединить два этих мира.

Спокойный размеренный Свет, будучи самой Жизнью и Миром, никуда не спешит. Он протекает в своем естественном проявлении, не тронутый ничем. Он не стремится к Тьме, не избегает ее, не страшится и не борется с ней. Он неуязвим для Тьмы.

Тьма же в своей неистовой пляске, в нервном поиске ответов, в боли и страхе постоянно мечется, сама не зная, чего желает. Она рвется, причиняя сама себе боль, и стремится разрушать. Она могла бы закрыть собой весь Свет, но она боится его, не понимает, что его покой – это не презрение.

В каждом живом существе обе силы сталкивались в один поток. Именно поэтому Тьму старались изгнать через то сердце, которое пустило ее в этот мир. Врата внутри него считались открытыми.

Печать Лоре-Дана позволяла открыть врата в мир Тьмы в собственном сердце и изгнать ее.

Впуская Тьму в самого себя, утягивая ее из мира, Стен превращал себя самого в поле битвы, где Тьма сражалась за неведомую мечту, в которой нет боли. Подобная иллюзия была самой страшной для его болезненного сердца. Он мог бы потерять спокойное смирение и свою мудрость, отдаваясь этой мечте, и вместе с Тьмой начать бессмысленный поиск забвения.

Стен не был тем, кем привык быть. Его сердце билось иначе. Его боль была холодной, будто небрежное касание льда. Усталость превратилась в дуновение ветра, а яркий свет стал искрой. Черные глаза сияли. Кожа переплетала на себе оба узора. Свет рисовал на нем письмена печатей. Тьма − черные молнии. А Стен не понимал, что медленно опускаясь на каменный пол часовни и поглощая остатки змея, наливался мощью, которую не знал прежде.