Экзорцизм. Пролог

До чего же ласково солнце! Как нежно сияет чистое небо! Как сладко звучит шелест листвы за окном! Амалия даже зажмурилась от удовольствия, чувствуя на лице теплые лучи, легкие касания ветра, вдыхая полной грудью утреннюю свежесть. Мир стал таким красивым и добрым, когда отец вернулся и заказал лилии! Цветы в горшках и вазах были повсюду, их даже высадили вдоль дорожки к крыльцу. Лилейный аромат заполнил дом и… изгнал кошмары! Амалия наконец-то могла нормально спать, она больше не просыпалась среди ночи с криком и чувством, что легкие разрываются от боли, и девочка с кукольным лицом и злыми глазами ушла. Не появлялась ни во снах, ни наяву, оставила Амалию в покое!

«Сколь же мало человеку необходимо, чтобы вновь обрести счастье и полноту жизни! — записала Амалия в дневнике. — Всего лишь избавиться от страха и хорошо спать». Она снова могла читать и запоминать прочитанное, снова занималась рукоделием, снова могла спокойно разговаривать с камеристкой, да и сами слуги, казалось, вновь стали трудолюбивыми и старательными. На завтрак больше не подавали подгоревшие тосты, пыль, которая начала появляться на каминных полках исчезла, а экраны сияли чистотой. Зои снова начала улыбаться, робко шутить, а горничные больше не жались по углам, тихо и встревоженно переговаривариваясь. Настоящая леди, хозяйка дома, не допустила бы подобного, но Амалия, хоть и замечала, что работа прислуги выполняется из рук вон плохо, ничего не делала.

Ничего не делала и мать. Утром она могла сказать, что больна, а днем как ни в чем не бывало выйти из спальни и потребовать приготовить ей к ужину кролика в сметане и молодой картофель. В такие дни Амалия старалась держаться от нее подальше: пугал лихорадочный румянец на щеках, яркий блеск глаз и мимика. Она становилась чужой. Мать никогда не улыбалась так: обнажая зубы, а не просто приподнимая уголки губ; никогда не двигалась столь легко, плавно и живо, словно юная мисс; даже интонация и манера говорить менялись — в них появлялись капризность и леность. Поэтому в то утро, когда Амалия впервые проснулась не разбитой и измученной, а бодрой, в ее сердце вспыхнула робкая надежда на то, что и мать поправится.

Амалия ласково погладила лепесток лилии: ярко-розовый в середине, он медленно выцветал в нежный ближе к краям. Она сама выбрала этот цвет, принесла в комнату высаженные в горшки цветы, поставила в вазу на столе — срезанные. Еще привезли белые, рыжие, персиковые, багровые, с крапинками и без, но розовые почему-то сразу приглянулись, и Амалия попросила отнести их к ней в комнату. Любуясь ими, она впервые за неделю почувствовала, что майское солнце нагрело поверхность стола, а потом услышала крики и звон разбивающегося стекла. Когда она прибежала к спальне матери, горничные уже собирали черепки и осколки, сметали рассыпавшуюся землю, среди которой белели хрупкие изломанные цветы. Из-за двери не доносилось ни звука.

— Окно открыла, наверное, — негромко пробормотала одна из служанок. — Чувствуешь, как холодом тянет?

— Наверное, хотя на улице-то теплынь стоит! — ответила вторая, с жалостью глядя на смятые лилии.

Тогда Амалия поняла — надеждам сбыться не суждено.

***

Мерзкий запах был повсюду. Гадкий, отвратительный! Он забивал ноздри, от него раскалывалась голова, сердце то сжималось и замирало, то пускалось вскачь — все быстрее и быстрее, пока не становилось больно в груди. От него дрожали руки, пропадал сон и постоянно тошнило. От него тело сковывала слабость, поэтому Избель лежала на постели, не в силах пошевелиться. Сознание то меркло, окутанное холодным бледно-синим туманом, то отдалялось, из-за чего она не могла понять, где находится: в Нодноле, в Борроуфане, а может на вилле в Энуе, где они с Дональдом провели часть медового месяца? Потолок плыл, кровать кружилась. Иногда Избель проваливалась в спасительную темноту, но когда возвращалась из нее, обнаруживала себя стоящей у зеркала, сидящей в кресле у окна, лежащей на полу, а то и швыряющей вазу с лилиями в голову служанке…

Это должно было пугать, но Избель так устала, что не испытывала ничего, даже ненависть ушла. Когда в спальню постучалась Амалия и, не дождавшись ответа, вошла, то вместо привычной вспышки раздражения и злости, Избель не почувствовала… ничего. Зато Дональд, вместо страха, который она старательно прятала за капризами, упреками и придирками, будил в ней нечто, чему не было названия. Темное, вязкое, липкое, оно вскипало в сердце, и отвратительный запах лилий сменялся запахом холодной влажной земли. Он окутывал ее, успокаивал и толкал в забытье…

…Выходила из которого Избель в самых неожиданных местах.

Она перевернулась на бок и столкнулась лицом к лицу с той, кем была по ночам — с белоглазой красавицей в старомодном платье, открывающем плечи и грудь.

— Добрый вечер, милая, — голос, что во сне звучал глубоко и мелодично, в реальности обрел хрипловатое эхо.