– Кстати, насчет «пальчиков», – спохватилась Алла. – Пришел ответ от экспертов, насчет упаковки феназепама, найденном матерью Ямщиковой.
– И что там? – нетерпеливо заерзал молодой опер.
– На самой упаковке только Лидины отпечатки, но вот на блистерах отпечатки отсутствуют вовсе.
– Получается, она умудрилась «расчехлить» таблетки, не касаясь фольги? – пробормотал Дамир, потирая переносицу.
– Точно! Я связалась с психоаналитиком, которого посещала Ямщикова. Он заверил меня, что девушка никогда не думала о самоубийстве, несмотря на то что сильно переживала гибель своего парня. После его смерти она страдала расстройством сна и тревожностью, и психоаналитик и в самом деле прописывал ей кое-какие препараты, но феназепама среди них не было. Так что теперь мы наверняка знаем одно: Лиду Ямщикову убили, и сделал это тот, кто хорошо ее знал, кому она доверяла и кто был вхож в ее дом.
– Тогда почему бы не Токменев? – спросил Белкин.
– Мотив?
– Пьянице в алкогольном угаре мотив не нужен!
– Но способ убийства не похож на тот, каким пользуются в пьяном, как ты выразился, угаре, – заметил Дамир.
– А что, если Токменев убил Ямщикову по заказу? – не желал сдаваться юный опер. – Ну, кто-то другой, зная, что он в любой момент может зайти к своей соседке, заплатил ему, и он…
– Эта версия имеет право на существование, – кивнула Алла. Чайник, исходя паром, отключился, и она залила ситечко с заваркой кипятком. – Хотя… Мне все-таки кажется, мы пока не нащупали верный путь. Как там с камерами наблюдения, Дамир?
– А никак, Алла Гурьевна: нигде поблизости их нет. Вернее, на паре домов есть, но они не охватывают место убийства. Опрос соседей тоже не дал никакой информации, помимо того, что все в один голос подтверждают отвратительное поведение Токменева.
– Итак, что мы имеем? – спросила Алла. Вопрос был риторическим, поэтому никто не счел нужным отвечать, и она продолжила: – Лидия Ямщикова находилась в квартире одна, так как ее мать поехала в гости к подруге. Днем и вечером девушку видели соседи, кроме того, она присутствовала на работе. Получается, кто-то пришел к ней поздним вечером или даже ночью…
– Кто-то знакомый, кому она доверяла, – вставил Белкин.
– Верно, – кивнула Алла, благосклонно улыбнувшись молодому оперу. – Этот «кто-то», судя по всему, принес с собой феназепам, опоил Лиду, после чего столкнул ее, почти бесчувственную, с балкона. Она все же пришла в себя достаточно, для того чтобы пытаться удержаться, цепляясь за металлические перила, но у нее не было шансов. Затем наш злодей вернулся в комнату, уничтожил следы своего пребывания…
– Видимо, он орудовал в перчатках, – вмешался Дамир. – Иначе как объяснить тот факт, что на балконе обнаружены отпечатки Ямщиковой и даже ее ногти, а чужих отпечатков нет?
– Согласна. После убийца подкинул феназепам в ящик с лекарствами… Но предварительно он не забыл, еще при жизни Лиды, запечатлеть ее пальчики на упаковке.
– Но не продумал все до конца и забыл про блистеры – интересно почему? – задал вопрос Белкин.
– Убить человека не так-то легко, малой, – со вздохом ответил его старший коллега. – Если, конечно, ты не профессиональный убийца, которому все до фени! Даже если смерть Ямщиковой была запланирована, одно дело проворачивать преступление у себя в голове и совсем другое – реально его осуществить.
– Вы совершенно правы, Дамир, – сказала Алла. – Убийца мог растеряться и кое о чем забыть. Но у него почти получилось, ведь первоначально дознаватель квалифицировал случившееся как самоубийство, и именно по этой причине в квартире не производился обыск. Что ж, у нас есть что предъявить начальству – подозреваемого без алиби по имени Павел Токменев. Пока этого достаточно, чтобы нам не трепали нервы и не заглядывали через плечо… Кстати, а где у нас Антон?
– Он поехал встречаться с бывшей классной руководительницей Ямщиковой. По словам подруг, они близко общались, и она могла что-то знать.
– Отлично! Ну а мы продолжаем копать в направлениях, обозначенных ранее. Все свободны!
Марина принципиально не посещала клиентов, отказавшихся от ее услуг, – даже тех, которые хорошо эти самые услуги оплачивали.
В этот раз она решила сделать исключение – и окончательно убедилась в том, что поступала правильно!
Иночкина оказалась дома, но повела себя, мягко говоря, неадекватно. Поначалу она пыталась сделать вид, что не признала Марину: видит Бог, поверить в это было трудновато. Пришлось пойти на попятный.
Приоткрыв дверь, Иночкина процедила в щелку, что детей ей вернули, а посему в услугах адвоката она более не нуждается. На резонный упрек Марины, что она могла бы и позвонить, сообщив о своем решении, женщина потупилась и едва слышно сказала: «Простите».
Простите, вот как! А ничего, что Марине пришлось потратить время на изучение законов, с которыми она раньше не имела дела, а также дополнений и поправок к ним? Ничего, что она опросила соседей Иночкиной, пытаясь понять, что она за личность, чтобы впоследствии выставить ее в суде в исключительно положительном свете?