Экзотический симптом

– Абсцессы. Олешин решил, что они похожи на сыпь, какая бывает при менингите, но, как я уже сказал, менингитом тут и не пахнет: хотя в общем анализе крови повышенное содержание лейкоцитов, в анализе ликвора, взятого еще при жизни пациентки, ни возбудителей бактериального, ни возбудителей вирусного менингита не обнаружено. Предположил даже туберкулезный менингит, который может не проявиться в ликворе, но – снова мимо. Я еще не успел исследовать ее череп, однако у меня на руках рентгенограмма и энцефалограмма, которые успел сделать Олешин – там тоже по нулям. Тем не менее кое-какие признаки менингита присутствуют – к примеру, легкая желтушность кожных покровов, вот эти мелкие пузырьки с гноем и кровью, – Гурнов указал пальцем на абсцессы. – При жизни больная жаловалась на схваткообразные боли в животе, рвоту и профузную диарею – тоже повод подозревать менингит… Кстати, это ведь ты подкинул Олешину идейку, а то он так и лечил бы девицу от гонореи?

– Как оказалось, я ошибся.

– Видимо, да, но ты не виноват: даже я, имея в распоряжении целое тело, которое уже не способно ни жаловаться, ни сопротивляться, теряюсь в догадках! Я сейчас занимаюсь печенью Протасенко: ее огромный размер говорит о серьезных повреждениях, на что также указывает иктеричность склер – может, это что-то прояснит… А вот легкие я исследовал полностью.

– И что в них?

– Пневмония с абсцедирующими полостями, осложненная гнойным плевритом.

– О как!

– Интересно, что все внутренние органы нашей больной чересчур полнокровны, в них куча кровоизлияний и каких-то желтых бугорков с гнойными массами. В лимфоузлах и подкожной клетчатке тоже полно абсцессов… В общем, работы непочатый край!

– Меня мучает вопрос: Протасенко делала аборт?

– И не один. Последний – совсем недавно… Это ты из-за окситоцина интересуешься?

– Да… Хорошо хоть, эта гадость не заразна!

– Точняк, а то больница уже была бы оцеплена войсками РХБ![7] Но, похоже, больше никто не заболел, и это дает нам хотя бы один плюс.

– Какой?

– Время. У нас есть время, Мономах, которого катастрофически не хватает в случае высокой контагиозности[8] заболевания. Думаю, мне придется кое-что почитать, потому что моих знаний не хватает, чтобы строить разумные предположения!

– Ну-у, если уж твоих знаний не хватает… – протянул Мономах, качая головой. – Ладно, не буду тебя больше отвлекать. Отправляйся-ка ты домой – утро вечера мудренее!

– Нет, я, пожалуй, еще поработаю: страсть как хочется выяснить, что же такое случилось с Протасенко… А ты, давай, дуй, а то у твоего сожителя наверняка п-пылов стынет!

– Не у сожителя, а у…

– У приживала, так и быть! Давай-давай, чеши с ветерком! Если что выясню, звякну.

Телефон затрезвонил, когда Мономах подходил к лифтам.

– Зайди ко мне, – сказала Нелидова. Голос ее звучал напряженно. – Срочно!

* * *

Алла предоставила вести допрос Дамиру и Александру, в то время как сама расположилась у монитора компьютера с пакетиком свекольных чипсов (диетолог Добрая скрепя сердце согласилась на эту уступку при условии, что овощные чипсы ни в коем случае не будут включать картофель) и приготовилась хорошо провести время, наблюдая за работой профессионалов.

Павел Токменев не походил на матерого уголовника, хоть и отмотал срок в тюрьме, и Алла скептически относилась к возможности записать его в подозреваемые. Для того чтобы совершить такое преступление, какое ему приписывалось, Токменев должен обладать твердым характером, недюжинным умом и, самое главное, специфическими знаниями о медицинских препаратах. Почему-то Алле, когда она впервые увидела парня, не показалось, что в его арсенале все это есть в наличии.

Он выглядел как обычный молодой мужик, потрепанный жизнью и так и не нашедший в ней своего места. Винить в этом ему следовало лишь одного себя. На лице его, простоватом, но еще не лишившемся юношеской привлекательности, проступали явные признаки того, что через пяток лет он превратится в горького пьяницу, о котором никто не скажет доброго слова. Даже его собутыльники. А еще на лице Токменева Алла читала недоумение по поводу того, зачем его притащили в допросную: вряд ли он сознавал, что находится в СК, а не в обычном районном участке.

– За что ты убил Лиду Ямщикову? – без обиняков спросил Ахметов, буравя подозреваемого тяжелым, неумолимым взглядом, который припасал для особо сложных случаев.

Задержанный посмотрел на него как на умалишенного.

– Убил? Лидку? Я?!

– Да, ты – Лидку – убил! А я только хочу знать, за что?

– Так… она же сама… вроде?..

– Сама, как же! Ты ее столкнул с балкона, предварительно напоив до бессознательного состояния!

– Ага, напоив! – тут уж возмутился Токменев. – Хотел бы я увидеть того, кто смог бы Лидку… Да не стала бы она со мной пить! Думаете, я не предлагал?

– А ты не водкой ее поил, а лекарствами, – парировал Белкин. – Феназепам – знакомое название?

– Фена… что?

– Не строй из себя идиота: ты скормил девушке горсть таблеток, а когда она потеряла связь с реальностью, вытащил на балкон и сбросил вниз!