Экзотический симптом

– А меня очень даже интересует, просто я предоставляю профессионалам заниматься своим делом, а не подталкивать их и не дышать в затылок! Думаешь, Олешину понравилось, что ты врываешься в отделение, сомневаешься в его квалификации и подсказываешь диагнозы?

– Олешин что, нажаловался на меня? – не поверил своим ушам Мономах.

– Да не жаловался он, просто ваш разговор слышали другие люди – они и разнесли весть по больнице. А еще приходила мать Протасенко и рассказала, что ты ее допрашивал насчет того, что принимала ее дочь. Зачем тебе это понадобилось?

– Понимаешь, картина заболевания какая-то смазанная, и я предположил, что это могло быть следствием приема препаратов, не назначенных лечащим врачом.

– Ну и что тебе удалось выяснить?

– Ты видела старшую Протасенко и должна знать, как тяжело с ней беседовать!

– И не говори – настоящая истеричка! Она на нервах из-за дочери, но все-таки надо понимать, что ты не на базаре, а в официальном учреждении… Так что она тебе сказала?

– Призналась, что дочь принимала окситоцин.

– Это же гормон…

– Ну да, тебе ли, гинекологу, не знать!

– Его еще называют «гормоном любви», – задумчиво пробормотала Нелидова, теребя острый подбородок. – Обычно его принимают для стимуляции родовой деятельности и выделения грудного молока.

– А также для снижения стресса, усиления сексуального возбуждения, снижения мочеотделения…

Но я считаю (хоть мамаша об этом и не упомянула), что Валерия делала аборт.

– Да, окситоцин принимают и в этом случае, по назначению врача, – согласилась Нелидова. – И ты прав: окситоцин действительно мог «смазать» анализы на гонорею и нивелировать действие антибиотиков, которые ей давали!

– Мне кажется, гонорея тут ни при чем: симптомы указывают на другое заболевание.

– Какое?

– Возможно, менингит. Тактаров ввел Олешина в заблуждение россказнями о роде занятий Протасенко, и тот решил, что она проститутка, а значит, гонорея или ВИЧ – самые подходящие диагнозы!

– Кстати, насчет Тактарова: зачем тебе понадобилось ему помогать? Было так легко выдавить его из больницы… ну, или, по крайней мере, с должности!

– И как же ты намеревалась это сделать?

– Смотри: он «профукал» то ли просроченные, то ли откровенно поддельные анализы, погнавшись за длинным рублем. Так спешил уложить Протасенко в койку, прости за каламбур, что не стал терять время. Но сам оперировать не стал!

– Он же объяснил, что…

– Да, объяснил, но пьянство – не оправдание, ты ведь понимаешь? Он буквально навязал свою пациентку коллегам, которые сильно рисковали, ведь анализы были просрочены – или подделаны! Рисковали своим собственным здоровьем, между прочим, а он, Тактаров, ничем не рисковал! Этого достаточно, чтобы усомниться в его профессионализме, как руководителя отделения. А ты взял да и оправдал его: если речь идет о заболевании, которое обычные анализы не выявили бы, с него взятки гладки!

– Ну, извини – видать, придется тебе еще поработать и придумать для увольнения Тактарова причину поправдоподобнее, – хмыкнул Мономах, делая глоток из своего бокала. – Погоди, Аня, ты сказала, что к тебе приходила мать Валерии Протасенко – зачем?

Нелидова еще раз тяжело вздохнула.

– Ох, не хотела тебе говорить, но ты ведь все равно узнаешь! – простонала она. – Умерла твоя Валерия Протасенко. Вернее, не твоя, а Тактарова и Олешина…

– Что, прости?

– Умерла. Совсем. Окончательно. Теперь дошло?

– И ты молчала?!

– Да это вообще не имеет к тебе отношения! Разве я обязана докладывать тебе обо всех пациентах, которые скончались в больнице, где ты работаешь?

– Ты прекрасно понимаешь…

– Понимаю, но не желаю обсуждать! Гурнов получит тело и сможет наверняка сказать, что там с ней было не в порядке. Для меня главное, чтобы в смерти пациентки не было вины больницы – и точка. А ты, Влад, держись от этих дел подальше: твой разговор с матерью девушки может подложить тебе свинью!

– Это почему же?

– Да потому, что твое участие в деле невозможно объяснить, а такая истеричка, как Протасенко, на эмоциях может тебя в чем-то обвинить!

– В чем, интересно?

– Да не знаю я, не знаю, но… Короче, Влад, ты мне небезразличен, и я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Можешь мне пообещать, что не станешь вмешиваться?

– А во что вмешиваться-то? – пожал он плечами. – Нет тела, нет дела…

– Вот теперь я слышу глас разумного человека! – с облегчением воскликнула Нелидова. – Пусть все так и остается, ладно? Ну, оторвись же ты наконец от своего стакана и иди ко мне… Слушай, а этот твой приживал приезжий не зарубит нас своим топором среди ночи?

* * *

Сразу после визита в отдел экспертизы Алла собрала «летучку».

Первым отчитывался Белкин: несмотря на свое самовольное решение, никого не ставя в известность, посетить приятельницу Ямщиковой, она не стала его порицать, ведь, в конце концов, когда-то и молодежь должна становиться самостоятельной.

Когда парень закончил, Антон уточнил:

– Так что, выходит, это все же могло быть самоубийство? Или несчастный случай?

– Знаете, я сперва тоже засомневалась, – кивнула Алла. – Особенно после того, что узнала от матери погибшей.