El creador en su laberinto

Мужик брыкается. Ему дают под рёбра, бросают на снег, долго мутузят ногами. Тело всё в кровоподтёках, буквально живого места нет. Хер на морозе так сжался, что его и не видно. Я тем временем курю. Моя работа — в сарае, а доставить тело до него — задача клиента. Правила всегда одни.

— Он из братвы?

— А ты с какой целью интересуешься?

— Для себя интересуюсь.

Обычно никаких вопросов не задаю, но мне в самом деле стало любопытно, какого человека решили скинуть в яму живьём.

— Не из братвы, если ты этой темы ссышь. Коммерс.

— Хорошо.

Коммерс ещё даже не представляет, что его ждёт. Не могу вообразить смерти дерьмовее. Задыхаться испарениями щелочи и продуктами разложения в парилке… нет, это должно быть быстро, но наверняка просто до предела омерзительно.

Заходим в предбанник сарая. Я надеваю защитный комбез и противогаз. Братки обойдутся без комбезов, однако защита органов зрения и дыхания внутри необходима. Инструктаж на эту тему я всегда провожу. Я же ответственное лицо.

Можно обойтись очками и респиратором, если действовать быстро, но армейский противогаз мне удобнее.

С делом справляемся быстро. После избиения жертва уже особенно не сопротивляется, только жалобно мычит. Я открываю дверь в основное помещение. Обдаёт теплом — на контрасте с промёрзшим предбанником. Снимаю с люка навесной замок. Коммерс отправляется вниз — к щёлочи и трупам разной стадии разложения. Несколько из них — человеческие.

Лязгает крышка. Щёлкает замок.

Вот мы снова на морозе. Перетянутый резинкой рулончик мелких купюр перемещается из кармана кожанки в карман ватника. Мою сотню сверху клиент достаёт из лопатника — он едва-едва закрывается, так плотно набит. Я рассматриваю портрет Франклина. Редко его вижу: обычно не беру крупными, клиенты это знают. Предосторожность.

Крупные палевно менять, я ведь на бизнесмена-то не похож. А ещё сотня всегда может оказаться поддельной. Мелочь почти никто не подделывает, это невыгодно.

— Слышь, я спросить хотел… — бандит оборачивается, уже шагая к «бэхе». — А чо это за погоняло такое: Харон?

И как ему объяснить? По роже видно — из книжек читал только уголовный кодекс. Дебил. Нынче хозяева жизни сплошь дебилы: что в телеке, что в тонированных тачках…

— Ну, это типа проводник в царство мёртвых. У древних греков легенда про него была. Перевозит души через реку, из нашего мира в другой. Потому я и Харон.

— Ыыы, угар!

— Угу, обхохочешься. Бывайте, мужики.

Хлопают двери тачки. Двигатель заводится не сразу — зря заглушили. Красные огни постепенно удаляются.

Бандиты в основном вызывают у меня отвращение. Нормальных людей там единицы, и как пить дать — лет через десять останутся только они. В телек переберутся, наверное. А такие вот… лишь одно меня радует, когда смотрю на эти самодовольные тупые рожи.

Рано или поздно любого из них могут привезти сюда в багажнике.

Некоторые, кстати, это понимают. Замечаю по взглядам. Но такие, как сегодняшние — хрен. Им безнаказанность напрочь застилает глаза. Уроды… хуже блатных. У блатных хотя бы есть какие-то понятия, пускай лицемерные насквозь, но соблюдаемые. А эти за бабки хоть мать родную удавят. Спортсмены, отбитые на всю башку ещё в своих подвальных залах. Лёгкие деньги усугубляют положение.

Я размышляю об этом, уже отогреваясь в бытовке. На стене висит плакат со Шварценеггером. Они все дрочат на Шварца. Это он им с плаката говорит: ты же крутой, бери от жизни всё. А не дают — ставь на колени! Тебе ничего не будет. Брутальный спортсмен в кино всегда побеждает.

Только жизнь — не кино, а мы — не герои. Я это понял давно. Ещё на войне.

***

Прикончив бутылку коньяка, иду в сарай: проверить на всякий случай. Опять комбез, противогаз. Слышно в нём так себе, но мычание коммерса всё равно удаётся разобрать. Как он дёргается внизу — не видно, слишком темно. Странно, что до сих пор не сдох… наверное, это из-за мешка.

Интересно, что он там пытается промычать. Небось обещает бабла…

— Шуми, шуми. Места у меня глухие, орать без толку, но так помрёшь быстрее. Ничего личного, только бизнес.

Тут действительно почти никого не бывает, кроме меня и клиентов. Пару недель назад заезжал Борисыч. Он местный мент, но мужик нормальный. Я его знаю с тех времён, когда после армии сам в ментовке работал.

Борисыч догадывается, чем я занимаюсь, но вида старается не подавать. За это я ему иногда даю денег, выдумывая какой-то глупый предлог. Деньги мне всё равно девать особо некуда, если честно.

Тем вечером мы с Борисычем выпивали в бытовке. Прибухнуть он любит, а тем более со мной: я же самогон не пью, у меня всегда дорогой коньяк. Одна из немногих статей серьёзных расходов. В тот раз понесло меня изливать душу.

— Да блядь, Борисыч, понимаешь… Я же там, «за речкой», боевой машиной управлял! БМД-1. Она стоит не знаю, сколько… миллион, может. А мне её доверяли. Медаль, вон, на стенке. А потом вернулся — и что? Сраный трактор, сука, не доверили…