Эль Дьябло

Так, и что же мы в данный момент имеем для полноценного набора? Голова у него уже есть, с прекрасными (пусть и потускневшими) голубыми глазами – среди перуанцев такие настоящая редкость. Правда, волосы каштановые, ну да ничего, он отмоет локоны от крови, профессионально завьёт, будет смотреться великолепно. Грудная клетка тоже имеется… Качественный таз, симпатичные бёдра… Да, кукла на сто процентов готова к сборке. Суровые нитки куплены заранее. Работа предстоит трудоёмкая. Кровь у новой жертвы он брать не стал – и так достаточно. Здесь же у ванны, посреди груды битого льда, стоят два чана, до краёв полные загустевшей красной жидкости. Все компоненты на месте, пора-пора собирать красавицу. Ох, боже ты мой! Сшить, одеть, раскрасить – и всё вручную… На это уйдёт целая ночь, а цветы и вовсе в самом лучшем случае привезут только к утру, – но результат, вне сомнений, превзойдёт ожидания. Сейчас он примет ледяной душ, затем выпьет крепкого чаю мате и займётся созданием прекрасного.

Утопив куль с останками девушки в соляном растворе, убийца зашёл в душевую. Холодная вода неохотно смывала запёкшуюся кровь – струйки лились по мордам татуированных существ, размывая потёки. Что-то в этом есть – принимать водные процедуры там, где мясники избавлялись от следов разделки свиней. Остатки тела из «зала» тоже нужно убрать – либо выбросить на свалку, либо отнести в «гостиницу». Вот дилемма. На свалку тащить опасно, а в «гостинице» сейчас с ЭТИМ тоже перебор.

Сквозь шум воды послышалось дребезжание. В комнате отдыха звонил телефон.

Спустившись, он взял трубку рукой, плохо отмытой от крови.

– Во имя любви, – послышалось откуда-то издалека.

– Да, – ответил убийца. – На веки вечные, лишь во имя одной-единственной.

Его лицо озарилось наивной, мечтательной улыбкой – как у ребёнка, увидевшего конфету.

Глава 4 Дневник

(подвал в трущобах на северной окраине Секс-Сити)

…Посреди тьмы – пятно света. В одном из углов обшарпанного помещения на полу, скрестив ноги по-турецки, сидит человек. Если выражаться точнее, даже не совсем на полу (всё-таки бетон – штука довольно холодная), а оседлав для пущей мягкости груду грязного тряпья, но это не суть важно. На его коленях – большой кусок картона, вроде как столешница. Сверху человек примостил толстую школьную тетрадь в клеенчатой обложке и что-то быстро пишет на её страницах шариковой ручкой. Качество плёнки очень плохое – «зернистое», размытое, светло-зеленоватое, – так в голливудских боевиках про спецназ показывают ночную съёмку. Зрители начинают откровенно роптать по поводу изображения, но сидящая впереди женщина поясняет, дескать, это укладывается в сюжет. Камера приближается, показывая кривые строчки на линованном листе, – в отблесках пламени похищенной из монастыря свечи.

…«И скажу вам откровенно, вы попросту не представляете, что это такое. Нет, честное слово. Почему-то каждый из вас наверняка думает: фигня полнейшая, – но ничего подобного. Пока сюда не попадёшь, ощутить грань кошмара невозможно – как не ощущал её я. Для чего люди вообще ведут дневник? Потому что им не с кем поговорить, и они изливают мысли на бумагу. Вот и мне не с кем. И в здешнем, и в моём мире меня сочтут сумасшедшим, поэтому я доверился в Сити всего лишь одному человеку, да и то не полностью. Возможно, всё происходящее – типичный бред воспалённого сознания, коль уж я (что подозреваю с самого начала) свихнулся. Знаете, это было бы просто отлично. Больше скажу – замечательно. По крайней мере, тогда я прекращу заморачиваться целыми сутками смыслом всего происходящего.

Хотя иногда мне думается: лучше было бы тупо сдохнуть.