Эль и Карамель (СИ)

Скрип зубами и тяжкий вздох красноречивее любых слов объяснили, что именно Эль думает по этому поводу. Уселся ждать, а пока Ася стирала, вырисовывала и снова стирала стрелку, начал понемногу колдовать. Уставшая магия — не часто ей приходилось защищать сразу столько человек — поддавалась нехотя. С сёстрами получалось в разы быстрее.

Когда Эль сосредоточился и вроде как уговорил «подругу» поработать ещё чуть-чуть, Ася начала вертеться юлой. Ей, видите ли, разонравилось платье. Засунув яблочный леденец, девушка принялась швыряться нарядами. Ничего не поделаешь — это был её способ найти то, что нужно. Проблема заключалась в том, что она понятия не имела, что же хочет надеть.

— Да хоть мешок на голову надень, — пробурчал Эль, — не посмотрю на другую.

— Так я тебе и поверила, — ухмыльнулась Ася. Одновременно четыре платья снарядом понеслись в любимого.

Мада с Кристиной стояли у портрета. Младшая пыталась убедить старшую в том, как пагубно влияет неразборчивость в любовных делах. Иные доводы против Лёши не сработали. Как только Эль бросился за Асей, Мада начала вести себя подозрительно. Улыбка блуждала по её губам, в глазах появилась мечтательность. С немалым трудом Кристине удалось вырвать из рук сестры телефон, взглянуть на переписку. Случилось то, чего она и боялась: Мада продолжала верить убийце. И не только продолжала, но и хотела спасти!

Оставшись вдвоём, Кристина какое-то время молчала: желание наругать сестру и посочувствовать боролись друг с другом. С одной стороны, в её жизни тоже была печальная любовь. Классическая первая принесла сплошное разочарование, но зато помогла заняться собой. Кристина в те времена худела для парня, надеясь, он обратит внимание. А когда сердце разбилось, и внешность перестала быть самой важной на свете, начала заботиться о себе и о здоровье. Мысли и листы с планировкой жесточайших диет полетели в мусорное ведро.

С другой стороны, сестра старшая, как она может её упрекать, винить? Мада хотела любви и только. Кто же мог подумать, что так выйдет. Она не виновата.

Но, если посмотреть с иного ракурса, Кристину захватывала злость: как бы Мада не относилась к Лёше, пусть это будет хоть любовь до гроба — желательно в переносном смысле — своим сообщением она подвела её и остальных. Подвергла ужасной и совсем нешуточной опасности!

Мада страдала, глядя на портрет, а Кристина, глядя в будущее. Она боялась последствий. Наконец сестринское чувство победило, и, поругав старшую — для приличия — Кристина обняла сестру.

— Всё будет хорошо. Я понимаю, как тебе непросто. Будем надеяться на лучшее. Говоришь, один раз он говорил о любви?

Мада всхлипнула совсем не как старшая сестра:

— Говорил.

— Тогда, может, ещё не всё потеряно. Он услышит тебя и… перестанет убивать.

Мада разрыдалась в голос.

Кристина понимала: сказала нечто странное. Какая разница перестанет или нет, он убийца, на этом крест и всё же…

— Я сделаю ещё чая. А потом мы прогуляемся. Не плачь, пожалуйста.

Старшая послушно кивнула, не отходя от портрета. Младшая со вздохом пошла заваривать мяту.

«Наверно, за сегодняшний день я в совершенстве овладею этим навыком», — но от собственной шутки смешно не стало.

Она вернулась с горячей кружкой. Мада обтирала стенки, продолжая изводить своё израненное сердце, вспоминая Лёшу и свою первую любовь. Кристина впервые услышала грустную историю и всплакнула. Неизвестно, как долго бы сёстры печалились, не скрипни входная дверь. Утерев слёзы, Кристина первой выглянула из уголка, где они с Мадой прятались от переживаний.

— Вася?

— Я. И не один.

Лёша сидел на холодном камне и мечтал умереть прямо здесь и сейчас: душу терзали сомнения. Он будто находился в реке с бурным течением. На одном берегу стояла Мада, женщина с нелепым вкусом, странным именем, отчего-то пробуждавшая очень тёплые мысли. На другом брат: самовлюблённый, злой и жестокий. Единственный среди родных.

Лёша не знал, куда ему плыть. Он растерялся.

— Так и знал, что ты будешь здесь, — за спиной возник Андрей. — Поговорим, братец?

Лёша неохотно кивнул.

— Знаешь, Лёшка, мы не всегда делаем то, что хотим. Иногда приходится делать то, что надо. И я живу так с рождения.

— Убивать тоже было необходимостью? — ощерился младший. — Ведьмы для ритуала, понимаю. Но остальные, из-за которых тебя считают маньяком, они-то зачем? Неужели, тебе совсем не жаль тех девушек?

— Жаль? Нет, братец. С чего я должен жалеть обозвавшую меня жирдяем? Или девчонку, поцеловавшуюся с другим? Или женщину, разбившую сердце прямо перед ЗАГСом? А, может, мне следовало оставить в-живых ту, что клялась в любви, а потом обокрала?

— Следовало, — тихо ответил Алексей.

— Ты серьёзно?!

— Меня называли длинноносым и тоже не раз разбивали сердце. Но я никого не убивал.

Андрей ухмыльнулся: