Эль-Сид, или Рыцарь без короля

По рядам пробежал шумок, означавший согласие. Руй Диас поднял голову и, сощурившись, взглянул на солнце, поднявшееся в зенит. Стало сильно припекать, и он почувствовал, как под кольчугой и поддоспешником взмокла от пота полотняная рубашка.

– Все лишнее – оставить здесь, – продолжал он. – Включая воду. И еще раз напоминаю: под страхом смерти запрещаю собирать добычу или обшаривать поверженного врага, пока идет бой.

– П-пленных б-берем? – осведомился Педро Бермудес.

– Нет – опять же пока не кончится. Только по завершении и только тех, кто бросит оружие. Причем это относится исключительно к андалусийцам, если кто из них выживет. А мурабитам – не важно, сдаются они или нет, – пощады не давать. Всем поголовно – смерть. Ясно?.. Всем. Всех под нож.

Вокруг яростно закивали, засияли свирепыми улыбками. Никто не позабыл еще ни распятых на дверях стариков, ни изнасилованную женщину. Надо было восстановить равновесие.

– Преследовать будем? – осведомился Диего Ордоньес.

– Думаю, нужды не будет. Нанесем удар такой силы, что едва ли кто сумеет уйти. И потом, оба Альвара с десятком своих бойцов – где-то неподалеку, идут следом за маврами. Услышат, как трубят наши боевые рога, поймут, что происходит, и пришпорят коней, так что погоню можно будет оставить им.

После этих слов Руй Диас намеренно помолчал. Вести этих людей в бой, воодушевлять их и побуждать – тоже своего рода искусство. Он показал на небо:

– И помните: кто в схватке с маврами падет, в недурное место попадет… – Он взглянул на монашка, державшего в руках арбалет. – Ну-ка, святой отец, отпусти-ка нам всем грехи наши.

– Я ведь не исповедовал никого, – робко возразил тот.

– Отсюда что до рая, что до ада – одинаково. В такие дни Господь на подобные мелочи не смотрит… Дай нам, что можешь дать, пока не поздно.

Чуть замявшись, монашек положил на землю арбалет, обвязал вокруг пояса цингулум[11], отряхнул пыль с сутаны. Потом вытащил маленькое распятие.

– Покаемся в грехах, братья, – сказал он.

Закрыл глаза, закинул мокрое от пота лицо к небу и воздел над головой распятие, меж тем как Руй Диас и остальные опустились на колени, перекрестились и произнесли:

– Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae…

И, вплетя свой «аминь» в хор грубых голосов, монах открыл глаза, начертал в воздухе крест, именем Отца и Сына и Духа Святого благословляя этих в железо и кожу одетых людей.

– По коням, – сказал Руй Диас, поднявшись с колен.

Между раздавшимися в стороны воинами он направился к своему коню. Все уже были в полном вооружении: кольчуги обтягивали их тела, шлемы покрывали головы и шеи – вид у них был внушительный. На бородатых лицах, полускрытых железными кольцами капюшонов и стальными наносниками, в потускневших, лишенных выражения глазах застыло напряженное ожидание; люди мало-помалу отрешались от всего, что не имело отношения к ожидавшему их за пределами этой дубовой рощицы – к скачке, к неприятелю, к жизни и смерти. Все они были воинами и сейчас готовились править свое ремесло. И знали, во что им это обойдется. Но в этот миг мысли их были заняты только чужой кровью и грядущей добычей.

– Буду смотреть на вас, – сказал Руй Диас.

Он проходил мимо своих бойцов, повторяя снова и снова:

– Я буду смотреть на вас, ребята… Я увижу, чего вы стоите… Задайте им жару – за меня и со мной вместе… Помните – сплоховать нельзя, я смотрю на вас.

Бойцы, держа коней под уздцы, уважительно сторонились, давая ему дорогу. Одни улыбались, другие взирали на него с собачьей преданностью, самые испытанные и надежные ветераны даже осмеливались похлопать его по плечу. Все знали, что он поскачет впереди, на полкорпуса опережая Педро Бермудеса со знаменем в руках, и врубится в самую гущу мавров, как всегда это бывало. И знали, что одного они его не оставят.

Люди на войне делятся на четыре вида: одни не испытывают страха, другие стараются не показывать, что им страшно, третьи боятся, но делают, что должны, и четвертые – трусы. В его войске имелись лишь представители первых трех – прочих изгоняли, или они уходили сами, или вскоре погибали. Почти все здесь были закаленными бойцами, многократно проверенными в бою, он мог доверить им свою славу и самую жизнь. И когда люди эти убеждались, что их начальник способен на совесть делать свое дело, они готовы были идти за ним хоть в пекло.

– Помните, я буду смотреть на вас, – настойчиво повторил он.

Меж тем обе части отряда уже собрались – каждая на своем месте: Минайя со своими людьми – в лощине, те же, кому предстояло ударить на основные силы мавров, выстроились в колонну за знаменем дома Виваров. Бермудес, уже в седле, вытащил знамя из кожаного чехла, упер древко в стремя, развернул полотнище с полосой наискось по зеленому фону. Второй племянник, Фелес Гормас, тоже держался поблизости, облизывал кончиком языка потрескавшиеся губы, готовясь после приказа поднести к ним свой рог и протрубить сигнал к атаке.