Эль-Сид, или Рыцарь без короля

– Вы позволите мне говорить откровенно, сеньор?

– Молва твердит, что ты иначе и не умеешь. И это не всегда идет тебе на пользу.

– Знаю я ваших людей. Доводилось в свое время сходиться с ними в бою.

– Я видел это. Однажды чуть было сам не скрестил с тобой оружие, когда вы с инфантом Санчо осаждали Сарагосу.

– Да, именно там. В тот день я видел вас только издали, но заметил: деретесь вы хорошо. Юный красавец-принц показался мне тогда достойным противником. И я стал подбираться к вам поближе, но не получилось.

– Ради этого многие мои верные воины пожертвовали жизнью.

– А многие мои – чтобы проложить мне путь к вам.

– Честь и слава тем и другим.

– И вечная память.

Мавр удовлетворенно склонил голову. И снова поднес к губам чашу. Руй Диас, стоя перед ним, перешел к сути дела.

– Воинская отвага ваших воинов сомнению не подлежит. Пехотинцы хороши, и всадники прекрасно владеют тем, что у нас, в Кастилии, называется «торнафуйе», то есть стремительный наскок и такое же отступление, заманивающее противника. И они не знают себе равных в искусстве метания дротиков, в стрельбе из лука. Но…

Он оборвал себя. Мутаман внимательно следил за его мыслью.

– Говори, не стесняйся… – чуть улыбнулся он. – Да, судьбу сражения обычно решает тяжелая кавалерия.

– Это так.

– Но и у меня есть конные копейщики в доспехах.

– Есть. Но их не много, и они не так хорошо обучены… Здесь, сеньор, у кастильцев перед вами преимущество.

– То есть?

– Мои люди – надежны, стойки и приучены повиноваться. Умеют атаковать, не расстраивая рядов. Четверо из каждой пятерки – опытные, закаленные бойцы. С другой стороны…

Он снова остановился – как бы в нерешительности. Ибо знал: мыслям – да не у него в голове, а у собеседника – надо дать время созреть. Не следует торопиться – эмир сам должен сделать правильный вывод.

– Договаривай, – нетерпеливо сказал Мутаман.

– Тут вот в чем штука, сеньор. Мои люди, как я уже сказал, умеют повиноваться и выполнять приказы.

– Хочешь сказать – когда приказы эти отдаешь ты?

Мавр замолчал на миг, вертя в пальцах чашу. Потом осторожно, как стеклянную, поставил ее на стол.

– Знаешь, кто такой Якуб эль-Тортози?[14]

– Нет, сеньор.

– А надо бы… Это мой придворный мудрец, ученый человек… Его рукописи ходят по всей Андалусии. Я тоже их иногда читаю и время от времени выслушиваю его мнение. Если хочешь, я прикажу переписать для тебя его главный труд.

– Я, сеньор, не очень-то склонен к чтению… И уже давно. Какое тут чтение при моей жизни.

– Жаль. Философия и размышления просветляют голову.

– Моя голова слишком занята тем, как бы не скатиться с плеч.

Властелин Сарагосы, вероятно, оценил этот ответ, потому что изобразил нечто вроде улыбки. И учтивым жестом предложил Рую Диасу вновь присесть.

– Ну, как хочешь… Я сам тебе изложу в двух словах… Мой философ считает – и я с ним согласен, – что сила государя состоит исключительно в войске, которое он способен содержать. Что скажешь на это?

Кастилец, поджав под себя ноги, поудобней уселся на кожаной подушке:

– Скажу, что это не лишено резона.

– Я ожидал подобного ответа. Однако есть мудрецы, которые придерживаются иного мнения и утверждают, что сила государя – в поддержке его подданных. Купцов, земледельцев, ремесленников, благоденствующих при его разумном правлении… Понимаешь ли, к чему я клоню?

– Покуда нет, сеньор.

Мутаман вкратце пояснил свою мысль. Наивно было бы думать о мирном будущем, о добрых отношениях с соседями, о процветающей торговле с ними. Андалусия живет на лезвии меча. Давным-давно уже угас высокий дух того народа, что некогда сокрушил готов. Единство мусульман невозможно. Ни один из их государей, враждующих друг с другом чаще, чем с христианами, от которых они откупаются данью, не похож на своих предков. Славные деяния великого аль-Мансура, в свое время разорившего Кампостелу и вывезшего оттуда колокола, навсегда перешли в область преданий.

– Ты разделяешь это мнение?

– Скорее, да.

– Я – один из самых могущественных владык здесь, но и у меня трудности и неразрешимые вопросы растут, как грибы после дождя. Знаю, что не скажу тебе ничего нового.

Он с неожиданным отвращением оглядел кувшин и чаши. Потом взял со стола колокольчик и тряхнул им. Через мгновение появился слуга, держа поднос с графином и двумя бокалами – на этот раз стеклянными. Когда он поставил это на стол, эмир знаком отослал его и сам наполнил бокалы. Руй Диас пригубил и с удивлением убедился, что это вино.

– Ислам теперь не столь строг и суров, – сказал мавр. – И я не сетую на это, ибо мир меняется. Но кое-кто уверяет, что эти потачки ослабляют нас и повергают к ногам христианских государей, которые делаются все высокомерней и наглей в своих притязаниях. Никто больше никого не уважает… А вдобавок есть еще и эти дикие фанатики из Северной Африки.

Он поднес бокал ко рту, отпил глоток и учтиво дождался, когда Руй Диас сделает то же. Кастилец пригубил с нескрываемым удовольствием. Приподняв бокалы, собеседники взглянули друг другу в глаза и выпили.

– Знаю, что тебе случалось сражаться с мурабитами, – сказал Мутаман, вытирая губы. – Что ты о них думаешь?