Эль-Сид, или Рыцарь без короля

Внезапно и вопреки его воле Руй Диас почувствовал, как все тело пробила молния ярости. В два стремительных шага подойдя к Рамону, он ухватил его за нагрудник и рывком вздернул. Поврежденной рукой показал на воронов и других стервятников, которые все более многочисленными стаями кружили над полем недавней битвы:

– Здесь сложили головы две тысячи отважных воинов – ваших и моих. У них были дети, жены, отцы и матери, которые ждут их и пока не знают, что они убиты… Мавры они или христиане, но все одинаково заслуживают уважения.

Он вплотную придвинулся к франку, так что почти коснулся его лица. Граф невольно отпрянул, и на лице его отразился испуг.

– И вы осмеливаетесь назвать их погаными? – забыв учтивость, напирал Руй Диас.

Беренгер отступал, силясь высвободиться, меж тем его подчиненные вскочили в негодовании и были готовы броситься к нему на помощь. И исполнили бы свое намерение, если бы стража не обнажила мечи. Руй Диас показал на них кинжалом, который успел вынуть из ножен:

– Бога благодарите, что я не приказал отрубить головы и вам, и вашим людям и развесить их на ветвях этого дуба.

Беренгер Рамон едва переводил дыхание. Теперь он был совсем неподвижен. Зрачки его расширились, от него исходил кисловатый запах – земли и страха. Руй Диас спрятал кинжал. Он знал, что в такие мгновения может убить, и сдерживался с таким трудом, что сводило мышцы.

– Откроете рот, сеньор граф, лишний раз вздохнете, моргнете или бровью шевельнете, – Богом всемогущим клянусь, я вас зарежу, – прошептал он ему на ухо.

И тьма, застлавшая его глаза, заставляла поверить в это.

III

Было холодно. Северный ветер шевелил невидимые в темноте кусты, гудел негромким эхом в выемках скал. Долгий день шел к концу.

– Спасибо, Лудрик. Я многим тебе обязан.

С вершины холма Руй Диас и эмир Мутаман смотрели, как ночная тьма завладевает землей и небом. Вкопанные в землю перед дворцом смоляные факелы сзади освещали их и позволяли разглядеть в отдалении неподвижных часовых. Эмир и его полководец, завернувшись в одеяла, стояли рядом. Вели беседу.

– Я всего лишь выполнил свою работу, государь. Как все.

– Теперь ты видишь, что я был прав? Это сражение было необходимо.

– Не уверен в этом. Однако все прошло хорошо, и, значит, хорошо, что оно было.

На востоке линия горизонта уже исчезла – там небо стало черным, и с каждым мигом звезд становилось все больше. На западе между небом и землей еще оставалась узкая, меркнущая полоска света, медленно менявшего цвет с янтарного на темно-синий. И, кропя черноту россыпью красных точек, блистало бесчисленное множество костров.

– Вы позволите, государь, говорить с вами откровенно? – спросил Руй Диас. – Откровенность почтению не помеха.

И увидел в полутьме, как опустилась и поднялась голова эмира.

– Сегодня ты можешь говорить так, как тебе заблагорассудится.

Но Руй Диас все еще сомневался.

– Мы были на грани поражения, – признался он наконец. – В полушаге от разгрома.

– Знаю. Я видел это, – непринужденно ответил эмир. – Имеешь в виду эти бесплодные атаки – одну за другой?

– Я был уверен, что мы не сумеем прорвать их строй.

– И тем не менее не оставлял попыток.

– Выбора не было… Все решилось благодаря Якубу аль-Хатибу. Он не ослаблял напор своей пехоты, давая нам время перестроиться и ударить снова.

– Достойный человек, – сказал Мутаман.

– Этого мало. Он – воин.

Глаза эмира отблескивали красным. Он улыбался.

– Мы с тобой не столь уж сильно разнимся, а?

– Это так, государь. Не столь.

– Мы исповедуем разную веру, но оба – дети одного и того же меча и одной и той же земли.

Помолчали. Глядя на бесчисленные огни костров, вокруг которых сотни людей лечили свои раны и вспоминали подробности минувшего дня.

– Ошибается тот, – сказал вдруг Руй Диас, словно про себя, – кто воюет, надеясь только на победу.

Мутаман как будто задумался над этим:

– Надо воспитывать в себе и готовность к поражению? Это ты хочешь сказать?

– Да.

Снова повисло молчание. Потом Руй Диас произнес бесцветно и тускло:

– Четыре атаки, государь. И до последней я не верил, что мы победим.

– Тем не менее ты не сделал и намека на отступление.

– Отступление может обойтись дороже, чем самая кровопролитная атака.

– Знаю… Говорю же – я наблюдал за тобой. В клубах пыли мелькало твое знамя: то приближалось к вражеским шеренгам, то удалялось от них… А твои люди теснились вокруг, перестраивались и бросались в новую атаку.

В наступившей тишине слышно было лишь, как потрескивают факелы и посвистывает ветер в скалах.

– Ты начинай-ка думать о Валенсии, Лудрик… О землях, лежащих к востоку. Я думаю, сейчас самое время присоединить их к моим владениям. Что скажешь насчет весеннего похода?

– Можно будет, государь, – ответил, поразмыслив, Руй Диас.

– Начни с похода на Мореллу, к примеру. Я желаю, чтобы там не осталось ни одного несрубленного дерева, ни одного несожженного дома, ни одного человека, оставленного в живых или не уведенного в рабство. Дай им прочувствовать страх Божий и свой собственный – и так, чтобы не знали, кто приводит их в больший трепет… Тебе по силам это?

– Да.