Элантрис

– Давайте проверим следующую, – Шай предпочла проигнорировать пристальный взгляд Гаотоны. Ей нельзя таить обиду. Тетушка Сол всегда говорила, что самая большая опасность в жизни – гордыня.

– Очень хорошо. Но я немного запутался. У меня уже сложилась некая картина о воссоздании из твоих рассказов, но я не понимаю, почему тогда эти печати вообще на мне работают. Ты же говорила, что нужно знать прошлое вещи в деталях, иначе ничего не получится?

– Да, если хочу, чтобы печати действовали долго. Как я уже говорила, все дело в правдоподобности.

– Но это совершенно неправдоподобно! У меня нет брата.

– Ах, позвольте мне объяснить, – сказала Шай, удобнее усаживаясь на стуле. – Я переписала вашу душу, пытаясь сделать ее подобной императорской. Точно так же, как переписала душу окна, поставив в него новые витражи. В обоих случаях испытуемый осознает изменение, которое я привношу. Например, оконная рама имеет общее представление о том, что такое витраж, ведь когда-то он в ней был. И несмотря на серьезные повреждения в прошлом, печать все равно схватилась, так как общая концепция витража сохранена, и окно об этом знает. Мне лишь оставалось воплотить это знание в реальность.

– Вы же провели очень много времени с императором. Ваша душа знает его душу, так же, как и оконная рама знает о витраже. Вот почему я должна проверять печати на таком человеке, как вы, а не на себе. Я ставлю штамп, и ваша душа получает порцию чего-то такого, о чем она уже должна знать… Чтобы все получилось, эта частичка должна быть небольшой и соотносимой с душой Ашравана, дабы ваша душа приняла его. Только в этом случае печать схватится, и то лишь ненадолго, прежде чем будет отторгнута.

Гаотона смотрел на нее с изумлением.

– Вы, наверное, думаете, что все сказанное мной ерунда и предрассудки? – спросила Шай.

– Просто… очень загадочно, – Гаотона развел руками. – Окно имеет представление о витражах? Душа имеет представление о другой душе?

– Такие вещи существуют за гранью нашего понимания, – Шай взяла следующую печать. – Мы что-то думаем об окнах, мы что-то знаем о них…в духовном смысле. Поэтому окно обретает свое значение, какую-то идею, и даже в некотором роде жизнь. Хотите верьте в это, хотите – нет. Да и не важно, главное, что печати на вас работают хотя бы минуту, а это значит, что я на верном пути.

– В идеале, я хотела бы опробовать их на самом императоре. Но, увы, в своем нынешнем состоянии он не сможет нормально отвечать на вопросы. Нужно, чтобы печати не просто схватились, но и работали все вместе. Поэтому мне необходимо знать ваши ощущения – это поможет делать печати более точно. А теперь, давайте руку – проверим следующую.

– Хорошо, – Гаотона приготовился. Шай поставила ему новый штамп и закрепила вполоборота, но… стоило ей только убрать печать, как она тут же исчезла, полыхнув красным.

– Всполох, – прокомментировала Шай.

– Что это было? – он провел пальцами по руке, где была метка, размазав краску. Печать так быстро исчезла, что чернила не успели даже как следует перейти в оттиск. – Что на этот раз ты со мной сотворила?

– Похоже, что ничего, – ответила Шай, внимательно рассматривая поверхность печати, выискивая недостатки. – С этой я ошиблась, причем очень серьезно.

– А о чем была печать?

– Про то, что подвигло Ашравана стать императором. О, разрази ночи огнем! А ведь в ней я не сомневалась!

Шай покачала головой, отложив штамп в сторону.

– Ашраван стал императором не потому, что где-то в глубине души хотел доказать своей семье, что действительно может им стать. И даже не ради того, чтобы наконец выйти из тени своего брата.

– Я могу сказать тебе, почему он это сделал, Воссоздатель, – промолвил Гаотона.

Она изучающе смотрела на него. Видимо, именно Гаотона поспособствовал восхождению Ашравана на престол. В конечном счете император возненавидел арбитра за это.

– Хорошо, – сказала она. – Почему?

– Он многое хотел изменить. В империи.

– В дневнике об этом ничего не сказано…

– Он был очень скромным человеком.

Шай в удивлении подняла бровь. Это шло в разрез с теми записями, что у нее имелись.

– Нет, конечно, он был темпераментным, невыносимо упрямым в спорах, и если придерживался какой-либо точки зрения, то стоял до конца. Но вот сам по себе, где-то в глубине души, он был весьма скромным человеком. Это очень важная деталь его характера, постарайся ее не забыть.

– Вот как, – выговорила она. «Наверняка, Гаотона, ты в чем-то повлиял на его характер, – подумала она про себя. – И этот взгляд, каким ты разочарованно смотришь на людей, так и говорит, что мы должны быть лучше, чем мы есть».

Видимо, Шай не одна чувствовала осуждение Гаотоны. Он как разочарованный дед, недовольный своими внуками.