Элантрис

«Брат, – говорилось в письме. – Я почти завершил свои дела здесь, и награда, которую я получил, может поспорить с полученной Азалисом за его работу в Южных Провинциях. Пленница, которую я охраняю, едва ли стоит этих усилий, но кто я такой, чтобы рассуждать, за что мне платят такие деньги. Скоро я вернусь. С гордостью сообщаю, что мое второе задание успешно выполнено. Я определил несколько способных воинов и собрал необходимые образцы – волосы, ногти и несколько личных предметов. Уверен, очень скоро у нас появится собственная стража».

Письмо продолжалось на обеих сторонах листка, чтобы не вызывать подозрений. Шай дополнила его рассказами о дворце, включая вещи, которые ей самой знать не полагалось, но Клеймящий должен быть осведомлен.

Она беспокоилась, что письмо слишком откровенное. Сочтут ли охранники его явной подделкой?

– Этот КуНуКам, – прошипела Юил на родном языке. Приблизительно можно было перевести как жополиз. – Этот имперский КуНуКам!

По всей видимости, они сочли письмо правдивым. На солдат действуют прямые слова, а не тонкие намеки.

– Можно взглянуть? – попросила Шай.

Харли передал ей листок.

– Здесь сказано то, что я думаю? – спросил стражник. – Он… собирал наши вещи?

– Не обязательно вещи Бойцов, – ответила Шай, прочитав письмо. – Здесь не говорится…

– Зачем ему волосы? – спросила Юил. – И ногти?

– Да они могут такое понаделать, будь у них что-то с тела, – изрек Харли, снова выругавшись. – Ты же видела, что он делает каждый день на двери с кровью Шай.

– Ну, не думаю, что он на многое способен с волосами и ногтями, – скептически прокомментировала Шай. – Это просто хвастовство. Кровь должна быть свежая, не более одного дня, чтобы сработали его печати. Он просто пытался покрасоваться перед своим братом.

– Все равно, такое нельзя делать, – сказал Харли.

– Я бы не стала беспокоиться об этом, – произнесла Шай.

Стражники обменялись взглядами. Через несколько минут караул сменился. Харли и Юил ушли, перешептываясь друг с другом, письмо Харли спрятал в кармане. Они вряд ли серьезно навредят парню. Пригрозят ему, да.

Все знали, что Клеймящий посещает чайные дома каждый вечер. Ей даже стало его немного жаль. Очевидно, что когда прибывают вести из дома, он всегда приходит вовремя. В такие моменты Клеймящий часто выглядел очень довольным. А когда сообщений не было, приходил пьяный. Сегодня он грустный, значит, новости запаздывают.

А то, что с ним приключится сегодня вечером, счастливей его не сделает. Да, Шай его действительно в чем-то было жалко, но она тут же вспомнила печать на двери и перевязанную руку, которую он сам же и замотал после экзекуции.

Как только стража сменилась, Шай глубоко вздохнула и вновь погрузилась в свою работу.

Вечером.

Сегодня вечером она закончит.

День девяносто восьмой

Шай стояла на коленях среди разбросанных по полу набросков печатей и страниц, исписанных убористым почерком. Наступило утро, солнечный свет лился через окно позади нее, окрасив комнату в красный, синий и фиолетовый.

Единственная печать души, вырезанная из полированного камня, расположилась на металлической пластинке перед ней. Камень души, как порода, особо не отличался от мыльного или другого мелкозернистого камня, но имел красные вкрапления, словно внутри застыли капельки крови.

Шай поморгала уставшими глазами. Она и правда собирается бежать? За прошедшие три дня она спала… сколько? Часа четыре?

Побег может подождать. Необходимо отдохнуть, хотя бы сегодня.

«Отдохнуть, – устало подумала она, – и уже не проснуться».

Шай застыв стояла на коленях. Ей казалось, что эта печать, наверное, самое прекрасное из всего, что она когда-либо видела.

Ее предки поклонялись камням, падавшим с неба. Души низвергнутых богов, как они их называли. Мастера ремесленники, обрабатывая, придавали им форму. Однажды Шай решила для себя, что это глупо. Зачем поклоняться тому, что сам же и создал?

И сейчас, стоя на коленях перед своим творением, переполненная чувствами, вложив саму себя в этот штамп, она поняла почему. Суметь за три месяца выполнить то, что обычно занимает годы, и завершить печать в последнюю ночь неистовой, отчаянной работы… В течение этой ночи она внесла изменения в свои записи, в саму душу. Кардинальные изменения. Шай не до конца понимала, были они вызваны каким-то фантастическим видением финального результата… или эти изменения всего-навсего ошибочные идеи – плод усталости и заблуждения. Станет понятно только тогда, когда печатью наконец воспользуются.