Эльбрус в огне

Подъем на вершину занял примерно полтора часа. Вот уже она совсем рядом. От вершины расходятся три гребня: один, по которому мы поднялись, другой ведет к нашему правому флангу, третий спускается к егерям. Этот гребень особенно крут. Пройдя немного, я поглядел вниз и увидел почти отвесные скальные стенки. Здесь гитлеровцы не пройдут: такой маршрут по плечу только опытным альпинистам, пользующимся веревкой и крючьями.

Ущелье реки Клыч было видно во всех деталях. Под основанием гребня, на котором находился наш отряд, расположилась какая-то немецкая часть. Видимо, она являлась заслоном против нас и именно ее подразделения наступали на наш перевал. От палаточного лагеря шли две тропы, по которым и наступали егеря.

Передний край гитлеровцев в теснине виден отсюда почти на всем протяжении. Большого оживления там нет. Слышны лишь редкие пулеметные очереди и отдельные выстрелы, у нас же на перевале периодически рвутся мины. С места, на котором я стоял, хорошо просматривались огневые точки противника: на склоне высоты 1505 — миномет, у камня, невдалеке от штаба — тоже миномет, прямо под нами в расположении лагеря — еще один. На подступах к перевалу Клухор артиллерийская батарея. Когда там появлялся огонь и дымок, над нами рвалась шрапнель.

Будь у нас минометы или хотя бы телефонная связь с нашими артиллерийскими позициями, не чувствовали бы себя фашисты так спокойно в ущелье реки Клыч. Но это, увы, была только мечта. На самом Клухорском перевале шло оживленное движение. Гитлеровцы держались уверенно, их было много, и они не маскировались. Новее это происходило далеко от нас. Туда и из миномета не достанешь.

Наши позиции на перевале тоже были видны мне. Это означало, что они хорошо просматривались и с самолета. Такое открытие не вдохновило меня, но и не привело в уныние. Главный вывод, к которому я пришел, был обнадеживающим. Разведка показала, что мы можем зайти в тыл вражеским частям, оборонявшим теснину. И теперь мы знали, как преодолеть препятствия, которые окажутся на пути. Это была удача. Но не зря, видно, говорят, что радость и печаль нередко ходят друг за дружкой. Занимаясь наблюдениями, мы так увлеклись, что в какой-то момент забыли об осторожности, и враг обнаружил нас. На первый разрыв шрапнели не обратили внимания. Но второй снаряд ударил в скалы метрах в десяти, и нас осыпало осколками камней. Едва мы успевали покинуть прежнее место, там разрывался снаряд. В один из таких моментов мы увидели, что Федоров, шедший последним, покачнулся и рухнул вниз на крутые скалы.

В подавленном состоянии спустились к подножию вершины. На камнях обнаружили изуродованное тело нашего отважного разведчика. Здесь же под грудой камней я похоронили мы своего товарища.

Мне не забыть той долины,
Холмик из груды камней.
И ледоруб вполовину
Воткнут руками друзей.
Ветер тихонько колышет,
Гнет барбарисовый куст.
Парень уснул и не слышит
Песни печальную грусть…

С вершины я спустился с разбитым коленом, то ли ударился об острый выступ скалы, то ли рассек колено о камень, то ли царапнуло осколком. Обмотал ногу бинтом, похромал и перестал думать об этом. И только лет двадцать спустя у меня удалили разорванный тогда мениск…

Близился вечер, когда на командный пункт пришло донесение от Хатенова. Он сообщил, что мелкие группы немцев появились в начале склона и осторожно, без единого выстрела, прячась за камнями, движутся к перевалу.

Все, кто был со мной, поспешили за гребень. Там решили и ночевать. Оставаться кому-либо внизу не имело смысла: во-первых, на гребне крайне необходим был каждый боец, во-вторых, в случае прорыва противника здесь все равно не удалось бы организовать оборону. На гребнях же какое-то время мы могли продержаться даже в самой трудной ситуации.

Что задумал противник, было пока неясно. Не исключалось, что данные воздушной разведки побудили его предпринять решительный штурм перевала. Главное, чтобы это не началось ночью. Вот что было важно для нас.

К счастью, гитлеровцы оказались верны себе: с наступлением темноты движение на склоне прекратилось. Убедившись в этом, мы направили вниз на северный склон боевое охранение, чтобы нас не застала врасплох какая-либо неожиданность.

И опять началась бесконечно долгая ночь на перевале… Немало таких ночей провел я в горах в мирное время. Особенно запомнилась та, которую мы провели с Виктором Корзуном в засыпанной снегом метеорологической станции на Эльбрусе, когда в 1933 году вдвоем пришли туда на зимовку. Мороз стоял лютый. Ртутные термометры замерзли и перестали показывать температуру. Каждый выдох снежинками оседал на лице. Но тогда у нас был единственный враг — холод…

Скорей бы рассвет, хотя он и принесет нам лишь новые испытания. От усталости, истощения, холода и перенапряжения кажется, что все камни на склоне начинают шевелиться, превращаясь в фашистов…