– Именем Чимальпопоке, Уицилопочтли и Кецалькоатля приказываю вам стоять! – рявкнул он на остальную стражу плантации. – Эти незнакомцы являются посланцами бога, и им властью всех перечисленных мной лиц предоставлено право карать и миловать любого. – Надсмотрщики замерли. – Если управляющий наказан, значит, он эту кару заслужил. И уважаемый Попочитль нам сейчас это несомненно объяснит.
– Как ты меня назвал? – взъерошился было вошедший в раж криминалист, но Сеня его остановил.
– Андрей, давай ты потом с ним разберешься, – удержал друга Рабинович. – А сейчас, действительно, объясни, чем этот чудик тебе не угодил?
Попова долго упрашивать не пришлось, и он выложил всё как на духу. Может быть, умирай старик от чего угодно, но не от запора, Андрей и не пришел бы в такое неистовство. Но этот недуг, который можно было смело считать персональным врагом криминалиста, в качестве причины предполагаемой смерти просто вывел Попова из себя. И масло в огонь подлило то, что ацтеки оказались не способными разрешить такую небольшую проблему.
– Хоть бы клизму ему поставили. Уж клизмы-то тут знают! – возмущенно закончил свою речь Андрей.
– Да не смотрел его никто, – простонал управляющий, осознавший, за что именно получил по ушам. – Он и так уже помирать собирался, а тут захворал. Кому же надо с умирающим рабом возиться!.. С ним даже остальные невольники не общались. Он тут один-единственный тараск. Даже на нашем языке толком разговаривать не умеет.
– Тебя кто спрашивал? – грозно рыкнул на управляющего Попов. – Вот когда слово защите предоставят, тогда и говорить будешь.
– Может быть, ему еще раз башку снести? – предложил Иван, добровольно взявший на себя должность судебного пристава.
– Извините, уважаемые друзья великого Кецалькоатля, что вмешиваюсь в ваш разговор, но я как представитель грозного Чимальпопоке должен сказать и свое слово, которое данной мне властью будет и словом великого тлатоани, вложенным в мои уста, – встрял в разговор Шипинуаль.
– А если покороче? – поинтересовался Сеня.
– А если покороче, то хочу сказать, что вы абсолютно правы, – чуть заметно поморщился секретарь правителя ацтеков. – Тутвсепорчли, управляющий этой плантацией, допустил преступную халатность. Вверенные ему рабы не являются его собственностью, а принадлежат тлатоани. Следовательно, он проявил небрежность, оставив без внимания достояние Чимальпопоке. За это он, конечно, заслуживает наказания, но поскольку его уже выпороли, если так можно сказать, предлагаю не проявлять чрезмерную жесткость. Думаю, достаточной карой для этого человека будет штраф в сто бобов какао. – Управляющий застонал. – Хау! Я всё сказал.
– Штраф в сто бобов какао?! – оторопел Рабинович. – Ты не охренел, адвокат? Может быть, еще на банку Нескафе его раскрутим?
– Сеня, подожди, – дернув его за рукав, еле слышно пробормотал отходчивый криминалист. – Бобы какао у них тут вместо валюты. Насколько я помню, за сто бобов можно на рынке молодого и здорового раба купить.
– Что же ты, кабан безмозглый, раньше этого не говорил? – возмутился кинолог. – Я бы, прежде чем сюда отправляться, килограмм десять бы им немолотого какао купил.
– Сам ты дятел, – обиделся на «кабана» Попов. – А то ты тут и без какао мало себе нахапаешь.
– Не себе одному, между прочим, – буркнул Сеня, но больше спорить с Андреем не стал, повернувшись к Шипинуалю. – Ладно. Высокий суд принимает предложение адвоката и постановляет подвергнуть подсудимого штрафу в сто бобов какао и условному сроку в один год. Если за тот период подсудимый еще раз совершит подобное деяиние, его самого следует продать в рабство на срок в пять лет.
Тутвсепорчли, ожидавший от страшных российских милиционеров минимум отсечения головы, обрадованно вскочил на ноги и принялся обниматься со своими телохранителями. В общем, инцидент был улажен, и все направились к столу. Попова, на всякий случай, посадили от опального управляющего подальше, но Андрюша, уже свершив справедливое возмездие, успокоился. Тем более что на стол подали огромное количество жареного мяса, вареной кукурузы, маисовых лепешек и каких-то приправ. Попова, впрочем, ни кукуруза, ни маис не интересовали. Он принялся набивать брюхо мясом, макая его в острые приправы и постоянно жалуясь, что в Мезоамерике нет хлеба.
Алкоголь в виде неизменного пульке и какого-то кисловатого вина к столу тоже был подан. Однако, несмотря на жалобные взгляды омоновца, Рабинович был непоколебим, и пить никому из ментов не позволил. Ну а Горыныч, который тоже присутствовал на трапезе в качестве безмолвной домашней зверюшки, что его уже начинало злить, выпивать и сам бы не стал. Во-первых, потому что маленький еще! А во-вторых, алкоголь на существ из его мира действовал, как пестициды на огородных вредителей.