Элеанор Олифант в полном порядке

Мария кивнула. Мои слова ее, похоже, совсем не удивили. Она уже обо всем догадалась? Она, казалось, ждала от меня чего-то еще, но я ничего не сказала. Некоторое время мы сидели молча.

– И это моя вина, – прошептала я.

Мне было очень трудно говорить, физически трудно выталкивать звуки наружу.

– Я ее старшая сестра, я должна была о ней заботиться. Она была такая маленькая. Я старалась, правда старалась, только вот… этого оказалось недостаточно. Мне не удалось ее уберечь, Мария, а я все еще здесь, и это совершенно неправильно. Это она должна была выжить. Я не заслуживаю быть счастливой, я не заслуживаю хорошей жизни, в то время как Марианна…

– Элеанор, – мягко сказала Мария, когда я немного успокоилась, – чувство вины за то, что вы выжили, в то время как Марианна умерла, вполне обычная реакция. Но не забывайте: когда ваша мать совершила это преступление, вы сами были еще совсем ребенком. Для вас очень важно понять, что это не ваша вина, что вы ровным счетом ни в чем не виноваты.

Я опять заплакала.

– Вы были ребенком, а она взрослой женщиной. Это ее обязанностью было заботиться о вас и о вашей сестре. Вместо этого вы видели только пренебрежение, жестокость, эмоциональное насилие, и для всех вовлеченных это имело чудовищные, просто чудовищные последствия. Но вы в этом ничуть не виноваты, абсолютно ни в чем. Не знаю, нужно ли вам простить вашу мать, Элеанор, но одно я знаю наверняка: вам необходимо простить себя.

Я кивнула, обливаясь слезами. Возможно, она права. Не думаю, что я до конца в это верила – пока, – но звучало это логично. А большего требовать нельзя.

Я высморкалась, не смущаясь трубными звуками, – это ведь такая ерунда по сравнению с ужасами, которые я открыла в этой комнате, – и приняла решение. Пришло время окончательно попрощаться с мамочкой.

38

Рэймонд настоял, что сразу после сеанса психотерапии он угостит меня кофе. Выйдя на улицу, я увидела, что он вразвалочку направляется ко мне. Его своеобразная размашистая походка теперь казалась мне такой родной – я не узнала бы его, начни он ходить как нормальный человек. Руки он держал в карманах низко сидящих джинсов, на его голове была странная, очень большая шерстяная шапка, которой я раньше не видела. В такой шапке мог появиться немецкий гоблин на иллюстрации к какой-нибудь сказке XIX века – например, о пекаре, который плохо обращался с детьми и понес за это заслуженное наказание от стайки эльфов. Шапка мне понравилась.

– Все в порядке? – спросил Рэймонд. – По пути сюда я чуть задницу не отморозил.

Он сложил ладони и попытался согреть их своим дыханием.

– Да, сегодня довольно зябко, – согласилась я, – но светит чудесное солнце.

Он улыбнулся.

– И правда, Элеанор.

Я поблагодарила его, что он нашел время со мной встретиться. С его стороны это было очень любезно, о чем я не преминула ему сказать.

– Да брось, Элеанор, – сказал он, доставая сигарету, – любой предлог хорош, чтобы на полдня слинять с работы. И вообще, здорово с кем-то поговорить не о лицензиях на ПО и десятой винде.

– Но ты же обожаешь говорить о программном обеспечении, Рэймонд, – фыркнула я и очень нежно, очень храбро ткнула его локтем в бок.

Он засмеялся и тоже легонько меня толкнул.

– Грешен, каюсь, мисс О.

Мы вошли в сетевое кафе – я видела много таких в центре города. Выстояли очередь, и я заказала большую чашку моккачино с двойной порцией сливок и фундуковым сиропом. Молодой человек за стойкой спросил, как меня зовут.

– Зачем вам мое имя? – озадаченно спросила я.

– Мы напишем его на стаканчике, – ответил он, – чтобы не перепутать заказы.

Что за нелепость.

– Я не слышала, чтобы кто-то сделал аналогичный моему заказ, – твердо сказала я. – Уверена, что я окажусь более чем способна идентифицировать свой напиток, когда придет время.

Он уставился на меня, сжимая в руке маркер.

– Я должен написать ваше имя на стаканчике, – повторил он уверенно, но устало, к чему склонны многие люди в форменной одежде.

– А я должна охранять свое право на частную жизнь и поэтому не хочу сообщать свое имя кому попало в кафетерии, – не менее уверенно возразила я.

Сзади в очереди кто-то поцокал языком, а кто-то еще пробормотал нечто вроде: «Да твою же мать». Похоже, мы зашли в тупик.

– Ну хорошо, будь по-вашему, – сказала я, – меня зовут мисс Элеанор Олифант.

Кассир вытаращил на меня глаза.

– Я напишу, э-э-э, просто Элли, – сказал он, что-то царапая маркером.

Рэймонд молчал, но я чувствовала, что его бесформенное тело и широкие плечи содрогаются от хохота. Теперь подошла его очередь.

– Рауль, – сказал он и повторил это имя по буквам.

Забрав свои напитки, – без каких бы то ни было проблем, – мы устроились за столиком у окна и принялись наблюдать за прохожими. Рэймонд высыпал в свой американо три пакетика сахара, и я с трудом удержалась от замечания, что это не самый здоровый выбор.

– Ну, – спросил он после нескольких минут уютного молчания, – как оно сегодня?

Я кивнула.

– Вполне ничего.

Он присмотрелся ко мне повнимательнее.

– Ты как будто плакала.