Элеанора и Парк

Дениз сегодня была одета в широченные брюки и розовую футболку. Желтые ленты в волосах. Розовая бандана, обвязанная вокруг ноги. Пока они стояли в очереди за мороженым, к ним подвалил какой-то чувак и сообщил Дениз, что она выглядит как чернокожая Панки Брюстер.[71] Дениз даже не поморщилась.

— Плевала я на этого урода, — сказала она Элеаноре. — У меня есть парень.

Джонси и Дениз были обручены. Он уже окончил школу и работал помощником менеджера в «ShopKo».[72] Они собирались пожениться, как только Дениз станет совершеннолетней.

— И у тебя отличный парень, — сказала Биби, хихикая.

Когда Биби захихикала, Элеанора присоединилась к ней. Смех Биби был заразительным. Ее лицо всегда выражало легкое удивление, смешанное с возбуждением; такой вид приобретают люди, когда изо всех сил стараются — и не могут — сохранить серьезность.

— Элеанора едва ли сочтет его отличным, — ухмыльнулась Дениз. — Ее привлекают только хладнокровные убийцы.

Парк

— На сколько я наказан? — спросил Парк у отца.

— Не ко мне вопрос, спроси у своей матери.

Отец сидел на диване, читая «Солдата удачи».[73]

— Она сказала: навсегда, — вздохнул Парк.

— Тогда, полагаю, навсегда.

Близились рождественские каникулы. Если наказание продлится все каникулы, ему придется провести три недели без Элеаноры.

— Пап…

— У меня есть идея, — сказал отец, откладывая журнал. — Твое наказание закончится, как только ты научишься водить механику. Тогда заодно и покатаешь свою девушку.

— Какую еще девушку? — спросила мама. Она вошла в дом, неся покупки. Парк встал, чтобы помочь ей, а отец одарил долгим приветственным поцелуем.

— Я сказал Парку, что освобожу его от наказания, если он научится водить.

— Я умею водить! — крикнул Парк с кухни.

— Уметь водить автомат — все равно что выполнять женский норматив по отжиманиям, — заявил отец.

— Никакой девушки! — сказала мама. — Ты наказан.

— Но как долго? — спросил Парк, возвращаясь в гостиную. Родители сидели на диване. — Вы не можете наказать меня навсегда.

— Разумеется, можем, — сказал отец.

— Почему? — спросил Парк.

Мама выглядела рассерженной.

— Ты будешь наказан, пока не перестанешь думать об этой неблагополучной девушке.

Парк и его отец разом обернулись и уставились на нее.

— Какой неблагополучной девушке? — спросил Парк.

— Большой Рыжухе? — спросил отец.

— Она мне не нравится! — решительно заявила мама. — Она приходит в мой дом и плачет тут. Очень странная девушка. А потом я узнаю, что ты бьешь друзей ногами, из школы звонят, лицо разбито… И все, все кругом говорят мне, что это очень проблемная семья. Просто очень. Я такого не хочу.

Парк сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Внутри него вырастала и ширилась горячая волна, стремясь хлынуть наружу.

— Минди… — Отец сделал Парку предупреждающий жест: «погоди минутку».

— Нет, — ответила мама. — Никаких странных белых девушек в моем доме.

— Не знаю, заметила ли ты, но странная белая девушка — это все, о чем я вообще могу думать! — Парк повысил голос, насколько мог себе позволить. Хотя ярость бурлила в нем, он не смел закричать на маму.

— Есть другие девушки, — ответила она. — Хорошие девушки.

— Она хорошая! Ты даже не познакомилась с ней толком!

Отец уже стоял на ногах, подталкивая Парка к двери.

— Выйди, — сказал он строго. — Иди поиграй в баскетбол или еще что.

— Хорошие девушки не одеваются как мальчики, — заявила мама.

— Иди-иди, — повторил отец.

Парку не хотелось играть в баскетбол, и на улице было слишком холодно без пальто. Несколько минут он постоял перед дверью, потом отправился к дому бабушки и деда. Постучался — и открыл дверь. Они никогда ее не запирали.

Оба были на кухне, смотрели «Семейную вражду».[74] Бабушка готовила польские колбаски.

— Парк! — воскликнула она. — Я как знала, что ты придешь. Пожарила побольше картошки.

— А я думал, ты наказан, — сказал дед.

— Тише, Гарольд. Мы-то не будем наказывать собственного внука. Ты хорошо себя чувствуешь, милый? Как-то ты раскраснелся.

— Да просто холодно, — сказал Парк.

— Останешься на ужин?

— Да, — сказал он.

После ужина смотрели «Мэтлока».[75] Бабушка вязала крючком. Готовила подарок для новорожденного — вязаное одеяльце. Парк уставился в телевизор, но не воспринимал происходящее на экране.

Стена за телевизором была увешана фотографиями в рамках — десять на восемь. Фото его отца, и старшего брата отца, погибшего во Вьетнаме, и фотографии Парка и Джоша за каждый школьный год. Была фотография чуть поменьше: родители в день своей свадьбы. Отец в парадной военной форме, мама — в розовой мини-юбке. Кто-то написал в углу: «Сеул, 1970». Отцу было тогда двадцать три. Маме — восемнадцать. Всего на два года больше, чем сейчас Парку.

Все думали, что она, вероятно, беременна — как рассказывал отец. Но это было не так. «Почти что беременна, — говорил отец, — но дело в другом. Мы просто были влюблены».

Парк не ждал, что Элеанора прямо сразу понравится маме. Но и такого резкого отпора не ожидал. Мама была безукоризненно любезна со всеми. «Твоя мама — ангел», — постоянно говорила бабушка. Да все всегда это говорили.