Элегантность

Meха

Если женщины будут честны перед самими собой, они согласятся, что в мехах их прельщает не только тепло. В конце концов, – мех, как ни один другой из всех видов одежды, приходящих мне на, ум, это еще и символ, а из всех символов самым известием и признанным является норковая шуба. Она свидетельствует о достатке как мужчины, купившего ее, так и женщины, в нее облачающейся. Норковая шуба – это всегда показатель высокого социального статуса и неотъемлемый атрибут роскоши. Во многом отражает истину общеизвестное суждение, утверждающее, что норка, – это своего рода женский орден Почетного легиона.

Меха являются важными вехами в жизни женщины, поэтому приобретать их следует, лишь тщательно все обдумав, изучив и сравнив множество вариантов. Подойдите к выбору меха, со всей серьезностью – в конце концов, мужчины появляются нашей жизни и уходят, а вот, хороший мех – это уже судьба.

Есть одна известная история о знаменитой оперной диве, репетировавшей «Тоску» в «Метрополитен». По окончании репетиции она послала костюмершу в гримерку, чтобы та принесла ее одежду, и бедная женщина вернулась, неся в руках черное шерстяное пальто. Негодованию певицы не было предела. Гордо вскинув голову, она, бросив на костюмершу ледяной высокомерный взгляд, изрекла: «Милочка, ты же знаешь: я не ношу пальто из тряпки!»

Примадонны и норковые шубы имеют много общего. Чтобы сшить норковую шубу, нужно сначала убить. Такой красотой страшно обладать. То же самое и примадонны. Радует лишь то, что не нужно быть оперной дивой, чтобы носить норку.

Первая норковая шуба появилась у меня, когда мне было девятнадцать лет. Мне подарила ее мамина подруга, чья мать умерла незадолго до этого от болезни Альцгеймера. Она была хрупкой женщиной, и никто в семье не мог носить ее шубу. Или не хотел.

Длиннополая, тяжелая и блестящая, она отдавала запахом мускуса, если намокала под дождем. В общем, это была далеко не самая удобная одежда. И тем не менее эта шуба обладала какой-то властной мощью, грозными повелительными чарами. Люди реагировали на нее молниеносно, она вызывала у них самые разные эмоции – злость, оскорбленность, зависть, похоть. Иными словами, это была шуба почти библейской символики. От нее ничего нельзя было утаить, она обнажала человеческую сущность. Если вы ненавидели ее, она была к вашим услугам, если любили – вся в вашем распоряжении. Одна и та же вещь делала ее как отталкивающей, так и притягательной. Мне она подошла по размеру идеально, как перчатка.

Вся проблема с такой шубой состоит в том, что она может полностью поглотить вас саму, возобладать над вами, лишить вас индивидуальности. Так что если вы не знаете, кто вы такая, то очень даже легко можете стать норковой шубой.

В то время у меня был парень. В старших классах он промышлял угонами машин, а теперь учился вместе со мной в театральном двумя курсами старше. Ходил он неизменно в одной и той же джинсовой куртке, в которой не раз уходил от полицейской погони, – она даже сохранила на себе пятна крови. Потертая и видавшая виды, куртка была в некоторых местах заношена до дыр.

Оба светловолосые и зеленоглазые, мы смотрелись как брат и сестра. Оба мы не знали, кто мы такие и кем хотим стать, поэтому пошли в актеры. Вечерами мы торчали в ночной кафешке – он в своей затертой джинсовке и я в норке, – курили, пили пиво, ели яичницу и спорили о ямбическом пентаметре и о том, кто же все-таки такой Пинтер – гений или просто очковтиратель. Мы планировали стать великими актерами, прославленными и богатыми. Мы придумывали сюжеты про самих себя, наряжались в костюмы, разыгрывали сценки. Нашими любимыми персонажами были мы сами.

И мы всегда неизменно были в этой одежде – на мне норка, на нем драный джинсовый куртец. Эти вещи были на нас, когда мы встречались, расставались, и что бы мы ни делали – пьянствовали, трахались или устраивали возню на постели, мы никак не могли с ними разлучиться.