Элегии и малые поэмы

        Сколько советов, увы, против себя я даю!

35   Не возражает иной, а мне попустительство тошно:

        Ищут меня — я бегу, а убегают — гонюсь.

        Ты же, который в своей красавице слишком уверен,

        Лучше, как спустится ночь, вход на замок запирай.

        Да разузнай наконец, кто в дверь то и дело стучится

40   Тайно, собаки с чего брешут в ночной тишине?

        Что за таблички тишком проворная носит служанка,

        И почему госпожа часто ночует одна?

        Пусть до мозга костей тебя пробирает тревога, —

        Дай же мне повод хоть раз ловкость свою проявить.

45   Тот пусть лучше песок на пустынном ворует прибрежье,

        Кто в неразумье своем любит жену дурака.

        Предупреждаю тебя: коль верить слепо супруге

        Не перестанешь, моей быть перестанет она.

        Много всего я терпел, надеялся я, что сумею,

50   Как ты ее ни храни, все же тебя обойти.

        Ты же, бесстрастный, готов терпеть нестерпимое мужу:

        Все дозволяешь — и вот я уж любить не могу.

        Так уж, несчастному, мне никогда и не ведать запрета?

        Ночью уже никогда мести грозящей не ждать?

55   Страха не знать? Не вздыхать сквозь сон, ни о чем не волнуясь?

        Повода мне не подашь смерти твоей пожелать?

        Что мне в супруге таком? На что мне податливый сводник?

        Нравом порочным своим губишь ты счастье мое.

        Ты бы другого нашел, кому терпеливые любы…

60   Если соперником звать хочешь меня — запрещай!

Книга третья

I

        Древний высится лес, топора не знававший от века.

        Веришь невольно, что он тайный приют божества.

        Ключ священный в лесу и пещера с сосульками пемзы,

        И отовсюду звучат нежные жалобы птиц.

5     Там, когда я бродил в тени под листвою древесной

        В думах, куда же теперь Муза направит мой труд.

        Вижу Элегию вдруг: узлом — благовонные кудри.

        Только одна у нее будто короче нога:

        Дивной красы, с оживленным лицом, в одежде тончайшей, —

10   Даже уродство ноги лишь украшало ее.

        Властная вдруг подошла и Трагедия шагом широким,

        Грозно свисали на лоб волосы; плащ до земли.

        Левой рукою она помавала скипетром царским,

        Стройные голени ей сжали котурнов ремни.

15   Первой сказала она: «Когда же любить перестанешь

        Ты, к увещаньям моим не преклоняющий слух?

        О похожденьях твоих на пьяных болтают пирушках,

        В людных толкуют местах, на перекрестке любом,

        Пальцем частенько в толпе на поэта указывать стали:

20   «Вот он тот, кого сжег страстью жестокий Амур!»

        Не замечаешь ты сам, что становишься притчею Рима…

        Как же не стыдно тебе все про себя разглашать?

        Петь о важнейшем пора, вдохновляться вакхическим тирсом,[51] —

        Время довольно терять, труд начинай покрупней!

25   Ты унижаешь свой дар. Поспевай деянья героев!

        Скажешь ты: нынешний труд больше подходит тебе —

        Хватит забавных стихов, что успел ты сложить для девчонок;

        Были напевы твои с юностью ранней в ладу.

        Славу доставить теперь ты обязан трагедии римской,

30   И вдохновенье твое выполнит волю мою!»

        Так она кончила речь в своих театральных котурнах

        И покачала главой, в пышном уборе кудрей.

        И, на нее покосясь, улыбнулась Элегия, вижу, —

        Мирт держала она, помнится, в правой руке.

35   «Что порицаешь меня, Трагедия гордая, речью

        Важной? — сказала. — Ужель важной не можешь не быть?

        Не погнушалась и ты неравным стихом выражаться.

        Ты, состязаясь со мной, мой применила размер?

        Нет, величавых стихов со своими равнять я не смею,

40   Твой затмевает дворец скромные сени мои.

        Ветрена я, и мил мне Амур, он ветреник тоже,

        Избранный мною предмет — по дарованьям моим.

        Бога игривого мать без меня грубовата была бы,

        Я родилась, чтобы ей верною спутницей быть.

45   Все-таки я кое в чем и сильнее тебя: я такое

        Переношу, от чего хмурятся брови твои.

        Дверь, которую ты не откроешь тяжелым котурном,

        Я открываю легко резвой своей болтовней.

        Не научила ли я и Коринну обманывать стража.

50   И на измену склонять верность надежных замков,

        Тайно с постели вставать, развязав поясок у сорочки,

        И в полуночной тиши шагом неслышным ступать?

        Мало ли я на жестоких дверях повисала табличкой,

        Не побоясь, что меня каждый прохожий прочтет!

55   Помню и то, как не раз, за пазухой прячась рабыни,

        Я дожидалась, когда ж сторож свирепый уйдет?

        Варварка тут же, разбив, в воду швырнула меня.

        Нерпой взрастила в тебе я счастливое семя таланта.

60   Это мой дар… А его требует нынче — она!»

        Кончили. Я же сказал: «Заклинаю вас вами самими

        Слух беспристрастно склонить к полным смиренья словам.

        Та мне во славу сулит котурн высокий и скипетр —

        С уст уж готов у меня звук величавый слететь…

65   Эта же — нашей любви обещает бессмертье… Останься ж

        И продолжай прибавлять краткие к длинным стихам!

        Лишь ненадолго певцу, Трагедия, даруй отсрочку:

        Труд над тобой — на века, ей мимолетный милей…»

        И согласилась она… Торопитесь, любовные песни!

70   Есть еще время — а там труд величавее ждет.

IV

        Сторожа, строгий супруг, к молодой ты приставил подруге.

        Полно! Себя соблюдать женщине надо самой.

        Коль не от страха жена безупречна, то впрямь безупречна,

        А под запретом она, хоть не грешит, а грешна…

5     Тела блюдешь чистоту, а душа все равно любодейка…

        Женщину не устеречь против желанья ее.

        Женскую душу сберечь никакие не смогут затворы:

        Кажется, всё на замке, — а соблазнитель проник!

        Меньше грешат, коль можно грешить; дозволенье измены