Элегии и малые поэмы

        Тем за стрелу и огонь будет обдуманней месть.

25   Лгать не хочу и не буду: наука моя не от Феба,

        Не возвещает ее грающий птичий полет,

        Не выходили ко мне, пастуху Аскрейской долины,

        Клио и восемь сестер, вещий ведя хоровод;[172]

        Опыт меня научил — внемлите же опытной песне!

30   Истина — вот мой предмет; благослови нас, Любовь!

        Прочь от этих стихов, целомудренно-узкие ленты.

        Прочь, расшитый подол, спущенный ниже колен![173]

        О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде,

        Нет за мною вины и преступления нет.

35   Первое дело твое, новобранец Венериной рати,

        Встретить желанный предмет, выбрать, кого полюбить.

        Дело второе — добиться любви у той, кого выбрал;

        Третье — надолго суметь эту любовь уберечь.

        Вот уроки мои, вот нашего поприща меты —

40   К ним колесницу помчу, быстро пустив колесо.

        Стало быть, прежде всего, пока все дороги открыты,

        Выбери — с кем из девиц заговорить о любви?

        С неба она к тебе не слетит дуновением ветра —

        Чтобы красивую взять, нужно искать и искать.

45   Знает хороший ловец, где сети раскинуть на ланей,

        Знает, в какой из ложбин шумный скрывается вепрь;

        Знает кусты птицелов, и знает привычный удильщик

        Омуты, где под водой стаями рыбы скользят;

        Так и ты, искатель любви, сначала дознайся,

50   Где у тебя на пути больше девичьих добыч.

        Я не заставлю тебя широкий раскидывать парус,

        Незачем плавать тебе в самую дальнюю даль.

        Хоть и Персею пришлось жену добывать у индусок,

        И от Лаконской земли в Трою Елена плыла.

55   Столько в столице девиц, и такие в столице девицы,

        Что уж не целый ли мир в Риме сошелся одном?

        Жатв на Гаргарской горе, гроздей виноградных в Метимне,[174]

        Рыб в пучине морской, птиц под покровом листвы,

        Звезд ночных несчислимей красавицы в нынешнем Риме —

60   Уж не Энея ли мать трон свой поставила здесь?

        Если молоденьких ты и едва подрастающих любишь —

        Вот у тебя на глазах девочка в первом цвету;

        Если покрепче нужна — и покрепче есть сотни и сотни,

        Все напоказ хороши, только умей выбирать;

65   Если же ближе тебе красота умелых и зрелых,

        То и таких ты найдешь полную меру на вкус.

        Ты лишь пройдись, не спеша, под Помпеевой свежею тенью

        В дни, когда солнце стоит над Геркулесовым Львом,

        Или же там, где щедротами мать померилась с сыном,

70   Мрамором из-за морей пышно украсив чертог.

        Не обойди колоннад, мановением Ливии вставших,[175]

        Где привлекают глаза краски старинных картин, —

        Там пятьдесят Данаид готовят погибель на братьев,

        И с обнаженным мечом грозный над ними отец.

75   Не пропусти священного дня сирийских евреев

        Или Венериных слез в день, как погиб Адонис;

        Не позабудь и мемфисской телицы в льняном одеянье[176] —

        Зевса познавши любовь, учит любви она дев.

        Судная площадь — и та не запретное место Амуру:

80   В шуме толпы площадной часто вскипает любовь.

        Там, где мраморный ряд колонн Венерина храма,[177]

        А перед ним в небеса бьет водомет Аппиад.

        Там не однажды любовь уязвляла блюстителей права,

        И охранявший других сам охраняться не мог.

85   Там не однажды немел и самый искусный вития,

        Не за других говоря, а за себя самого.

        И, потешаясь, глядела Венера из ближнего храма,

        Как защищавший других стал беззащитен пред ней.

        Но полукруглый театр — еще того лучшее место:

90   Здесь для охоты твоей больше найдется добыч.

        Здесь по себе ты отыщешь любовь и отыщешь забаву —

        Чтобы развлечься на раз или увлечься всерьез.

        Как муравьи вереницей спешат туда и обратно,

        Зерна держа в челюстях, пищу привычную впрок,

95   Или как пчелы летят по своим облюбованным рощам

        И по душистым лугам вскользь от цветка и к цветку,

        Модные женщины так на модные зрелища рвутся:

        Толпы красавиц текут, в лицах теряется глаз.

        Все хотят посмотреть и хотят, чтоб на них посмотрели, —

100 Вот где находит конец женский и девичий стыд.

        Ромул, это ведь ты был первым смутителем зрелищ,

        Рати своей холостой милых сабинянок дав!

        Не нависали тогда покрывала над мраморным склоном,[178]

        А на подмостки внизу рыжий не брызгал шафран, —

105 Сценою был безыскусный развал наломанных сучьев

        И густолистых ветвей из палатинских дубрав,

        А для народа кругом тянулись дерновые скамьи,

        И заслоняла листва зной от косматых голов.

        Каждый глазами себе выбирает желанную деву,

110 Каждый в сердце своем страстью безмолвной кипит.

        Вот неумелый напев из этрусской дуды вылетает,

        Вот пускается в пляс, трижды притопнув, плясун, —

        И под ликующий плеск еще неискусных ладоней

        Юношам царь подает знак к похищению жен.

115 Все срываются с мест, нетерпенье криками выдав,

        Каждый добычу свою жадной хватает рукой.

        Словно голубки от клюва орла летят врассыпную,

        Словно овечка бежит, хищных завидя волков,

        Так под напором мужчин задрожали сабинские девы:

120 Схлынул румянец с лица, трепет объемлет тела.

        Страх одинаков во всех, но у каждой по-своему виден:

        Эта волосы рвет, эта упала без сил,

        Эта в слезах, но молчит, эта мать призывает, но тщетно,

        Эта нема, эта в крик, та цепенеет, та в бег.

125 Вот их ведут чередой, добычу любовного ложа,

        И от испуга в лице многие даже милей.

        Если иная из них отбивалась от властного друга —

        Он на руках ее нес, к жаркому сердцу прижав,

        Он говорил: «Не порти очей проливными слезами!