Элегии и малые поэмы

        Как выцветает у нас нежный румянец лица!

75   Прядь, о которой клялась ты: «Была она с детства седою!» —

        Скоро по всей голове густо пойдет сединой.

        Змеи старость свою оставляют в сброшенной коже,

        Вместе с рогами олень ношу снимает годов:

        Только нам облегчения нет в непрерывных утратах —

80   Рвите же розы, пока в прах не опали они!

        Да и рождая детей, становится молодость старше:

        Жатву за жатвой даря, изнемогают поля.

        Разве стыдится Луна латмийского Эндимиона?

        Разве позорен Кефал розовоперстой Заре?

85   Та, от кого рождены Эней и Гармония миру,

        Разве досель не грустит об Адонисе-ловце?

        Смертные жены, для вас пример указуют богини:

        Не отвечайте же «нет» жадным желаньям мужским!

        Страшно обмана? Зачем? Все ваше останется с вами:

90   Не убывает оно, сколько его ни бери.

        Сточится сталь сошника, обкатаются камни о камни,

        Но не иссякнет одно — то, чем дается любовь.

        Разве кто запретит огню от огня зажигаться

        Или возьмет под замок воду в пучинах морей?

95   Так почему же твердит красавица другу: «Не надо»?

        Надо ли воду жалеть, ежели вдоволь воды?

        Я не к тому ведь зову, чтобы всем уступать без разбора,

        Я лишь твержу: не скупись! Твой безубыточен дар.

        В дальнем пути мой корабль ожидает неслабого ветра,

100 А для начала пути в пользу и легкий Зефир.

        Это начало — уход за собой. На ухоженной пашне

        Всюду щедрее зерно, в грозди ухоженной — хмель.

        Божий дар — красота; и если прикинуть без лести,

        То ведь придется признать: дар этот есть не у всех.

105 Нужен уход красоте, без него красота погибает,

        Даже если лицом схожа с Венерой самой.

        Если красавицы давних времен за собой не следили,

        Были причиной тому грубые вкусы мужей.

        Ежели толстый хитон случалось надеть Андромахе,

110 Что из того? У нее муж был суровый боец.

        Разве могла бы жена, разубравшись, предстать пред Аяксом,

        Перед Аяксом, чей щит семь покрывали быков?

        Век простоты миновал. В золотом обитаем мы Риме,

        Сжавшем в мощной руке все изобилье земли.

115 На Капитолий взгляни; подумай, чем был он, чем стал он:

        Право, как будто над ним новый Юпитер царит!

        Курия стала впервые достойной такого сената, —

        А когда Татий царил, хижиной утлой была:

        Фебу и нашим вождям засверкали дворцы Палатина[247]

120 Там, где прежде поля пахотных ждали волов.

        Пусть другие поют старину, я счастлив родиться

        Ныне, и мне по душе время, в котором живу!

        Не потому, что земля щедрей на ленивое злато,

        Не потому, что моря пурпуром пышным дарят,

125 Не потому, что мраморы гор поддаются железу,

        Ее потому, что из волн крепкий возвысился мол, —

        А потому, что народ обходительным стал и негрубым,

        И потому, что ему ведом уход за собой.

        Так не вдевайте же в уши себе драгоценные камни,

130 Те, что в зеленой воде черный находит индус;

        Не расшивайте одежд золотыми тяжелыми швами —

        Роскошь такая мужчин не привлечет, а спугнет.

        Нет, в красоте милей простота. Следи за прической —

        Здесь ведь решает одно прикосновенье руки! —

135 И не забудь, что не все и не всех одинаково красит:

        Выбери то, что к лицу, в зеркало глядя, проверь.

        К длинным лицам идет пробор, проложенный ровно:

        У Лаодамии так волос лежал без прикрас.

        Волосы в малом пучке надо лбом и открытые уши —

140 Эта прическа под стать круглому будет лицу.

        Можно на оба плеча раскинуть далекие кудри,

        Как их раскидывал Феб, лиру певучую взяв;

        Можно связать их узлом на затылке, как дева Диана,

        Что, подпоясав хитон, гонит лесное зверье;

145 Этой к лицу высокий начес, чем пышнее, тем лучше,

        Та — волосок к волоску пряди уложит плотней;

        Этой будет хорош черепаховый гребень Киллены,[248]

        Той — широкий поток вольных волнистых волос.

        Но как нельзя на ветвистом дубу желудей перечислить,

150 Пчел на Гиблейских лугах, зверя в Альпийских горах,

        Так нельзя перечесть, какие бывают прически —

        С каждым новым мы днем новые видим вокруг!

        А для иных хороша и небрежность: чтоб ты причесалась

        Утром сегодня — но пусть кажется, будто вчера!

155 Так безыскусно искусство. Такою увидел Иолу

        И произнес Геркулес: «Вот оно, счастье мое!»

        Вакх такою тебя вознес на свою колесницу,

        Дева Кносской земли, в кликах сатиров своих.

        О, как природа щедра к красоте и девичьей и женской,

160 Сколько дает она средств всякий урон возместить!

        Этого нам не дано, мужчинам, и жадная старость

        Нам обнажает чело, словно деревья Борей.

        Ну, а у женщины есть для седин германские травы,

        Соком которых она станет темней, чем была;

165 Женщина может купить накладные густейшие кудри

        И по доступной цене сделать чужое своим;

        В этом не видят они никакого стыда, и торговля

        Бойко идет на глазах у Геркулеса и Муз.[249]

        Нужно ли мне говорить и о платье? И здесь бесполезно

170 И золотое шитье, и финикийский багрец.

        Право, безумно таскать на себе все свое состоянье,

        Ежели столько вокруг красок дешевле ценой!

        Вот тебе цвет прозрачных небес в безоблачный полдень,

        В час, когда солнечный Австр не угрожает дождем;

175 Вот тебе цвет святого руна, на котором когда-то

        Фрикс и Гелла спаслись от раздраженной Ино;

        Вот тебе ткань, чей цвет — как волна,[250] чье имя — морское,

        Верю, одеты в нее нимфы в пучинах зыбей;

        В этой сияет шафран (не таким ли сияет шафраном