Элегии и малые поэмы

В иды мы празднуем день торжественный Анны Перенны
Недалеко от твоих, Тибр-чужеземец, брегов.
525 Толпы народа идут и здесь, растянувшись на травке.
Пьет и в обнимку лежит каждый с подружкой своей.
Многие — прямо под небом, немногие — ставят палатки,
Иль из зеленых ветвей строят себе шалаши,
Иль вместо твердых столбов тростники они в землю втыкают
530 И покрывают потом сверху одеждами их.
Солнцем они и вином разогретые пьют за здоровье,
Стольких желая годов, сколько кто чаш осушил.
Здесь ты найдешь и таких, кто выпьет и Нестора годы,
Женщин найдешь, что года даже Сивилл перепьют.
535 Песенки также поют, каким научились в театрах,
Сопровождая слова вольным движением рук,
И хороводы ведут неуклюжие, выпив, подружки,
И, распустив волоса, пляшут в нарядах своих.
А возвращаясь, идут, спотыкаясь, толпе на потеху,
540 И называет толпа встречных счастливцами их.
Видел недавно я там (ну как про такое не вспомнить!)
Пьяная бабка брела, пьяного мужа вела.
Но так как много идет о богине сей вздорных сказаний,
То никаких не хочу басен о ней я скрывать.

545 Пламя горело любви в Дидоне несчастной к Энею,
Пламя сжигало ее и на костре роковом.
Пепел был собран ее, над холмом же на мраморе надпись,
Что сочинила она при смерти, кратко гласит:
«Подал Дидоне Эней и меч, и повод для смерти;
550 Пала Дидона, себя собственноручно убив».
Нумиды мчатся, спеша полонить беззащитное царство,
Ярба, неистовый мавр, овладевает дворцом.
И говорит, не забыв, сколько раз был он презрен Элиссой:
«Вот я, отвергнутый ей, в брачном покое ее!»
555 Все врассыпную бегут тирийцы, точно как пчелы,
Сами не зная, куда им без царицы лететь.
Трижды на обмолот уходили с полей урожаи,
И молодое вино трижды вливалось в чаны:
Изгнана Анна;[417] она покидает сестрины стены,
560 Плача, но раньше сестре должный почет воздает.
Льет благовонья она со слезами на прах ее нежный
И состригает свои с маковки волосы ей.
Трижды «прости» говорит и трижды к устам прижимает
Пепел, и кажется ей: в нем она видит сестру.
565 Спутников бегства найдя и корабль, она в море уходит,
Видя с кормы за собой милые стены сестры.
Недалеко от пустой Косиры есть остров богатый
Мелита, воды его моря Ливийского бьют.[418]
Анна стремится туда, надеясь на гостеприимство
570 Давнее Батта царя и на богатства его.
Он же, узнав о судьбе, сестер обеих постигшей,
«Эта земля, говорит, как ни мала, вся твоя».
Гостеприимство свое до конца он довел бы, однако
Поостерегся и он Пигмалионовых сил.
575 Дважды уже обошло созвездия солнце, и третий
Год шел, как Анне пришлось снова в изгнанье идти:
Брат угрожает войной, а царь, ненавидя сраженья,
«Анна, беги, говорит, здесь ведь тебе не спастись!»
Повиновалась она и вверяется ветру и волнам:
580 Брат по жестокости ей моря любого страшней.
У каменистой реки — Кратида, обильного рыбой,
Есть местечко; его Камерой люди зовут.
Путь туда был недалек: расстояние было всего лишь
В девять раз больше, чем вдаль камень летит из пращи.
585 Сразу же парус опал и только полощется ветром.
«Надо, — моряк объявил, — здесь нам на веслах идти!»
Но лишь они собрались, убрав паруса, подвигаться,
Как налетел на корму бурного Нота порыв:
В море несется корабль, и не в силах уже корабельщик
590 Им управлять, а из глаз вовсе уходит земля.
Волны вздымает со дна морская пучина, и влагой
В пене седой до краев тонущий полон корабль.
С ветром бороться невмочь, и кормчий не в силах браздами
Править, и помощи ждет лишь от обетов богам.
595 По морю носят теперь финикиянку вздутые волны,
Мокрой одеждой она скрыла лицо и глаза;
В первый раз называет сестра Дидону счастливой,
Как и всех жен, чьи тела скрыты уже под землей.
Ветра могучий порыв на Лаврентский выбросил берег
600 Судно, и гибнет оно, выкинув на землю всех.
Между тем благочестный Эней и дочь и державу
Взял от Латина-царя, сливши народ и народ.
Шел он тогда с Ахатом вдвоем по приданому брегу,
Шел босиком, никого в спутники больше не взяв,
605 И увидал, не поверя себе, бредущую Анну,
И поразился: зачем в Лаций явилась она?
Но в это время Ахат воскликнул: «Анна ведь это!»
Имя свое услыхав, взор поднимает она.
Что же ей делать? Бежать? Но куда? Не под землю ли скрыться?
610 Участь несчастной сестры видит она пред собой.
Чувствуя это, сказал ей, дрожащей, герой киферейский[419]
(Плачет, однако, и он, вспомнив, Элисса, тебя):
«Анна, клянусь я землей, в которой, как знаешь сама ты,
Большее счастье подать мне обещала судьба,
615 И божествами клянусь, новоселами этого края,
Что укоряли меня за промедленье в пути, —
Смерти ее я не ждал, кончины ее не страшился!
Горе мне! Смелость ее невероятна была.
Не поминай! Я видел ее недостойные тела
620 Раны, когда я дерзнул в Тартара область войти.
Ты же, коль в наши края по своей ли воле иль волей
Бога явилась, прими гостеприимство мое!
Много я должен тебе, а более должен Элиссе:
Будешь мила мне сама, будешь мила по сестре».
625 Верит она (на него одного лишь имея надежду)
И о скитаньях своих все рассказала ему.
Только вошла она в дом в своем одеянье тирийском,
Начал Эней говорить (все остальные молчат):
«После кораблекрушенья спасен я был ею, супруга,
630 Долг, Лавиния, мой ты уплатить ей должна.
Родом из Тира она, ее царство в Ливии было,
Я умоляю: ее ты как сестру полюби».
Все обещала ему Лавиния лживо, а рану
Молча снесла и свою ярость сокрыла в душе.
635 Видя дары, приносимые Анне открыто, считала,
Что есть и много других, скрытых тайком от нее.
Но не решила еще, что ей делать; как фурия, злится,
Козни готовит и ждет смерти, но лишь отомстив.
Ночь наступила. Пред ложем сестры показалась Дидона:
640 Кровь запеклась у нее в спутанных космах волос.
И говорит: «Убегай из зловещего этого дома!»
Ветра порыв прошумел, скрипнула жалобно дверь.
Анна вскочила и вот из окна невысокого в поле
Прыгает: преодолел страх нерешимость ее.
645 В ужасе быстро бежит, рубашку не подвязавши,
Точно пугливая лань, голос услышав волков.
Тут-то ее и объял рогоносный Нумиций волною,[420]
Тут-то ее он и скрыл в заводях зыбких своих.
Всюду меж тем по полям сидонянку ищут и громко
650 Кличут: на почве видны ног отпечатки ее.
На побережье пришли; следы на песке увидали;
Смолк поток и затих, зная вину за собой;
И зазвучали слова: «Я — Нумиция тихого нимфа:
Вы называйте меня Анна Перенна теперь».
655 Тотчас устроили пир на полях, по которым бродили,
И, поздравляя себя, вволю все пьют в этот день.

Также считают ее и Луною, что год завершает,
Или Фемидою, иль телкой Инаховой чтут;
Есть и такие, кто видят в тебе Атлантову нимфу,
660 Нимфу, что подала первый Юпитеру корм.
Я и еще расскажу, что дошло до нашего слуха, —
Правдоподобен вполне будет об этом рассказ.
Древний простой народ, не имевший защиты в трибунах,
Бегство предпринял, уйдя к высям Священной горы;[421]
665 Недоставало уже ему пищи, с собой принесенной,
Не было хлеба, какой люди обычно едят.
Из пригородных Бовилл оказалась там некая Анна:
Бедной старухой она, но хлопотливой была.
Легким платком повязав свои поседевшие косы,
670 Всем напекла пирогов сельских дрожащей рукой.
Ими она с пылу, с жару народ поутру наделяла:
Всем она стала мила за благодетельный труд.
И когда мир наступил, изваянье воздвигли Перенны
В память о том, как спасла Анна голодный народ.
675 Мне остается еще объяснить зазорные песни
Девушек: вместе сойдясь, срамно они голосят.
Новой богиней уже стала Анна; Градив к ней подходит
И, отведя ее, так на ухо ей говорит:
«В месяце будут моем со мной вместе тебе поклоняться:
680 Очень надеюсь теперь я на поддержку твою.
Бог войны, о богине войны я пылаю Минерве:
Жжет меня страсть, и давно рану в груди я ношу.
Сделай, чтоб мы, столь схожи трудом, слились воедино:
Это доступно тебе, милой старушке, вполне».
685 Выслушав бога, ему она в шутку помочь обещалась,
Глупой надеждой его изо дня в день все томя.
Все приставал он, и вот шепнула она: «Все готово,
Время пришло: на мои просьбы склонилась она».
Верит любовник. Чертог готов уже брачный, вступает
690 Анна, фатою лицо, будто невеста, закрыв.
Марс уж готов целовать; но вдруг узнает он Перенну!
Бог одурачен, его мучат и гнев и позор.
Новой богине любовник смешон, довольна Минерва,
Да и Венере самой это забавней всего.
695 С этих-то пор и поют в честь Анны нескромные шутки:
Весело вспомнить, как бог мощный был так проведен.
Я пропустил бы мечи, пронзившие Цезаря тело,[422] —
Но со святых очагов Веста сказала мне так:
«Не берегись вспоминать: он мой был священнослужитель,
700 И нечестивцы мечи не на меня ль занесли?
Мужа я скрыла сама, двойником его подменивши.
Что поразили клинки? Цезаря призрак пустой!»
Сам же к Юпитеру он вознесен под небесные кроны
И на великом теперь форуме в храме стоит.
705 Тех же, кто смели забыть богов повеления вышних
И осквернили главу высшего неба жреца,
Злая постигнула смерть. Об этом гласят и Филиппы,[423]
Да и земля, где белеть кости заброшены их.
Это дела, это долг, это было начало господства
710 Цезаря Августа. Так он за отца отомстил.