Элегия Хиллбилли

В первом классе старшей школы я сдал «продвинутую математику» (гибрид тригонометрии, алгебры и математического анализа) на «отлично». Наш учитель, Рои Селби, прославился своим интеллектом и жесткими требованиями. За двадцать лет преподавания он не пропустил ни единого рабочего дня. По школе ходила байка, будто один из учеников как-то смастерил бомбу и спрятал ее в своем шкафчике. Всех эвакуировали, но пока ждали саперов, Селби вошел в класс, вскрыл шкафчик и выбросил сумку в мусорный бак. «Ваш террорист ходил ко мне на занятия, и я прекрасно знаю, что этому идиоту не хватит ума сделать нормальное взрывное устройство, – заявил он полицейским. – А теперь пусть все возвращаются в класс, пора писать контрольную».

Мамо обожала подобные байки и, хотя лично с Селби знакома не была, всегда им восхищалась и просила меня брать с него пример. Селби советовал ученикам приобретать мощные инженерные калькуляторы; самой продвинутой моделью тогда был TI-89[41]. Нам не хватало денег на мобильные телефоны и приличную одежду, но Мамо позаботилась о том, чтобы купить мне дорогущий калькулятор. Это заставило меня иначе взглянуть на ее систему ценностей и проявить к учебе больше рвения. Раз Мамо потратила целых сто восемьдесят долларов на какой-то гаджет (она не позволила мне расплатиться собственными карманными деньгами), значит, хочешь не хочешь, надо учиться. Я был ей обязан, и она постоянно об этом напоминала: «Ты уже доделал задание Селби?» «Нет, Мамо, еще не успел». «Шевелись давай! Я отвалила кучу денег за этот твой мини-компьютер не затем, чтобы ты весь день валялся на диване».

Те три года, что я провел с Мамо – без переездов и чужих людей вокруг, – меня спасли. Я сам не заметил, как изменилась моя жизнь. Оценки понемногу стали лучше. Еще у меня – хоть тогда я этого не знал – появились верные друзья на всю жизнь.

Мы с Мамо начали обсуждать проблемы нашего общества. Мамо заставила меня устроиться на работу: мол, это пойдет мне на пользу и позволит понять цену деньгам. Сперва уговаривала, потом перешла к угрозам, и я устроился кассиром в местный супермаркет «Диллман».

Работа за кассой невольно превратила меня в социолога-любителя. Многие покупатели вели себя довольно странно. Наша соседка, например, всегда орала на меня из-за малейшего пустяка: что я не улыбнулся ей или что складывал продукты вперемешку в один пакет. Одни покупатели суетливо бегали по всему магазину, бестолково разыскивая нужный им товар. Другие ходили неспешно, по очереди вычеркивая строчки из списка покупок. Кто-то покупал только полуфабрикаты и консервы, кто-то выкладывал в тележку исключительно свежие продукты. Чем более усталым выглядел человек, тем больше он брал консервов – значит, скорее всего, он был бедняком. Еще я догадывался о доходах покупателей по одежде и по скидочным купонам, которые они предъявляли на кассе. Через несколько месяцев я как-то спросил у Мамо, почему детскую смесь покупают только бедняки. «Разве богатые люди не рожают детей?» Мамо не смогла мне ответить, а сам я догадался лишь несколько лет спустя: дело в том, что матери из обеспеченных обычно кормят детей грудью.

На работе я все больше узнавал о классовом делении американцев, а заодно начинал презирать и богачей, и представителей моего собственного класса. Владельцы «Диллмана» были людьми старомодными и позволяли обеспеченным людям брать продукты в кредит, сумма которого порой доходила до тысячи долларов. Я знал, что если кто-то из моего окружения задолжает магазину тысячу долларов, то ему в ту же секунду предъявят счет. Меня бесила одна мысль, что начальник считает моих родственников менее платежеспособными, чем тех, кто приезжает за покупками на «кадиллаке». Впрочем, я себя успокаивал: не переживай, Джей Ди, когда-нибудь и у тебя здесь будет кредит!

Еще я узнал, как ловко люди обманывают систему социального обеспечения. Например, берут две дюжины упаковок газировки по продуктовым талонам[42], а потом перепродают ее чуть дешевле, зато за наличку. Или просят разделить чеки, чтобы за продукты питания расплатиться талонами, а за пиво, вино и сигареты – наличными. И на кассе всегда размахивают мобильными телефонами! Я долго не мог понять, как так получается: почему мои родные еле сводят концы с концами, а какой-то сброд, живущий за государственный счет, покупает новенькие гаджеты, которые нам не по карману?

Мамо внимательно выслушивала мои откровения. Мы стали с недоверием относиться к нашим собратьям по рабочему классу. Людям нашего круга приходилось несладко, но мы боролись: усердно работали и верили в светлое будущее. Беда в том, что вокруг было слишком много тех, кто довольствовался жизнью за счет государственных пособий и жил при этом получше нашего. Каждые две недели я получал зарплату и видел, как из нее вычитают федеральные и региональные налоги. При этом наш сосед-наркоман покупал бифштексы на косточке, которые я себе позволить не мог – и происходило это по воле дядюшки Сэма за мой счет.