Элегия мертвых дней

Я пытался справиться с жарой с помощью теплого лимонада из анилиновых красителей и сахарина и краем глаза наблюдал, как он строчит на машинке, зажав сигарету в зубах и морщась от дыма. Все-таки он изменился. Лишь костюм был прежний, то есть это был один из тех костюмов, которые он носил пять лет назад, — костюм хоть и не первой молодости, но безупречной чистоты. Рубашка тоже вряд ли была куплена в последние годы, да, пожалуй, и галстук тоже. Вообще, на всем его облике лежал легкий отпечаток поношенности, в частности и на бледном лице, приобретшем едва уловимый оттенок озабоченности или же просто утратившем беззаботное выражение.

Когда наконец мы снова вышли на улицу, уже смеркалось и чувствовалось дыхание прохлады.

— Чуть не забыл о вине, — спохватился Мишель, когда мы поравнялись с каким-то заведением. — Надо прикупить винца.

— Что, в библиотеке уже не держишь? — спросил я, когда дело было сделано.

— Зачем мне? Один я не пью, женщин не приглашаю…

— И с женщинами ни-ни?

— Куда там, ведь я женат.

— Остепенился, женился… Должно быть, уже и деток завел?

— Пока что одного, — скромно признался Мишель. — Годовалый. Однако есть предчувствие, что пополнение не заставит себя ждать.

Его жена встретила нас радушно, но особо тратить на нас время позволить себе не могла, поскольку как раз в тот момент переодевала ребенка. Если судить по ее виду, она вряд ли успела окончить гимназию или же только теперь готовилась к этому важному событию. Что не мешало ей заниматься хозяйством с особой сосредоточенностью и серьезностью, и это было вполне объяснимо, если принять во внимание, что единственная комната была набита мебелью, домашней утварью, развешенным на веревках бельем, не говоря уже о наследнике, который верещал, катаясь по постели.

— Давай перейдем в кабинет… — пригласил меня Мишель.

Кабинет оказался кухонькой, в которой, словно в каком-то сюрреалистическом кошмаре, ночные горшки и утварь перемежались солидными научными томами, а на столе рядом с пишущей машинкой смиренно покоилась связка репчатого лука.

Спустя два часа или, говоря профессиональным языком, после двух бутылок, поджаренные на скорую руку отбивные были проглочены, супруга-гимназистка удалилась в спальню, малыш перестал верещать, и мы с Мишелем остались одни с воспоминаниями.

— Перебирайся на лавку, — предложил он. — Там пошире. Чего в этой кухне только нет…

— Красоты нет, твоей красоты, — следуя его совету, пробормотал я. — Эх, Мишель, Мишель!..

— Верно, ты прав, — согласился хозяин. — Но самое странное, что я даже не вспоминаю о ней. Так меня захватила работа… Сначала я думал, что это на месяц-два, пока они не найдут другого человека. А потом меня так затянуло…

— Нет здесь и места для Оскара Уайльда, — продолжил я свои подначки, обводя взглядом тома на противоположной полке.

— Не может не быть. Наверное, завалился куда-то. Хотя правда — он несколько лет не попадался мне на глаза.

— Э, как же так?.. Настольная книга…

— Я эту настольную книгу и так знаю наизусть.

Он положил локти на стол, прихватил пальцами края жилетки, зажмурил глаза и принялся декламировать:

— Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника.

„Вот почему он так ненавидит дурные запахи — воспитывался на подобных ароматных образах", — пронеслось у меня в голове, пока я слушал. Только вот на кухне, в которой звучали слова Уайльда, пахло, увы, не сиренью, а подгоревшим мясом.

— Да, выучил я наизусть свою настольную книгу, — пробормотал Мишель. — К сожалению, это единственное, что я выучил. А сейчас, на старости лет, приходится зубрить и другое: курс истории партии, диамат, политэкономию… Вон, гляди!..

Небрежным жестом он указал на разбросанные повсюду тома.

Я смотрел. И я видел. В первую очередь это бледное, немного уставшее лицо с повисшей в углу рта сигаретой. Чего-то мне не хватало в этом лице. Чего-то, к чему я привык. И должно было пройти достаточно времени, чтобы я понял, что на нем не было маски. Маски аристократической безучастности. Заученного выражения гармоничного спокойствия.

— Нет, конечно, кое-что я читал, но это кое-что — всего лишь статистические справочники, старые энциклопедии, руководства по свиноводству, телефонные указатели, за десять лет все же мог бы чему-то научиться, что сейчас помогло бы мне в работе… — рассуждал Мишель вслух. — А я изучал движение бильярдных шаров… проверял жизненные принципы Бобби Савова…

— Это его открытие — насчет того, что каждый божий день нужно превращать в драгоценную безделушку?

— А ты как думаешь?

Он вынул из угла рта догорающий окурок, чтобы освободить место для новой сигареты. Затем снова оперся о стол и засунул руки в карманы жилетки.

— Драгоценности… Тлен… Знаешь, о чем мне напомнила эта коллекция драгоценностей?

— О сокровище инков?