Электрические сны

– У меня в детстве была большая электронная кукла, – рассказывает Салама…

Спасаясь от побочных эффектов многоженства, ты скрываешься в квартире своего сводного брата Малика.

– Зачем нужно столько жен, если ни одна из них не приносит счастья? – спрашивает его жена. И говорит, что она у Малика одна, но он счастлив.

– Это правда? – спрашиваешь ты сводного брата.

– Правда, – говорит он и так смотрит на Джахшу, что ты не сомневаешься в его словах. Сразу вспоминается Хасан и Эйлин. Смотришь на влюбленную пару и рассказываешь о своих предках.

– А потом он читал ей стихи, – говоришь ты, но не читаешь их, потому что они давно перестали быть стихами, а именовались учениками «Неучения» откровениями.

– Тебе тоже нужна такая женщина, как Эйлин, – говорит Джахша. Ты рассказываешь про Аниту. – Но ведь она умерла, – говорит Джахша.

– Умерла, – соглашаешься ты. – Но любить я буду только ее.

– Мертвецов не любят, а помнят. Любят только живых, – говорит Джахша и так нежно и проникновенно смотрит на тебя, что ты сразу влюбляешься в нее.

– Я поговорю со своим супругом, – обещает она спустя пару месяцев. – Уверена, он все поймет.

– Я мог бы и сам это сделать, – пытаешься возражать ты.

– Не мог бы, – она снова награждает тебя своим нежным, проникновенным взглядом и говорит, чтобы ты ждал ее в баре «Оазис».

И память предков показывает тебе, как ты скачешь на породистом скакуне, украв свою невесту. И стрелы свистят где-то рядом. И шея немеет, словно предчувствуя саблю, которая отсечет голову, если твой жеребец не будет достаточно быстр, чтобы унести вас прочь. Открываешь глаза и смотришь, как смуглая девушка извивается на сцене «Оазиса», изображая змею. Ее тело в прозрачных шароварах поднимается по хромированному шесту. Публика свистит. Люминесцирующие напитки льются рекой. Звенят монеты. Обращаешься к генетической памяти и видишь, как в стране снов за подобный проступок забивали камнями. Хотя позже, в той же стране, люди совершали вещи и куда более постыдные и богатели на этом. Девушка-змея уходит со сцены. Джахша возвращается. Сидишь за столом и видишь, как следом за ней идет муж Джахши.

– Я хочу благословить тебя, брат, – говорит он. И так у тебя появляется еще одна жена.

* * *

Восстание в Шайехе вспыхивает спонтанно, и Финерти приходится возглавить его, не дожидаясь тебя. Уличные бои длятся недолго, и победа достигается малой кровью.

– Что делать с пленными? – спрашивает Финерти, установив видеосвязь с Аксуром. Он рассказывает о том, что большинство из них не хотели воевать с последователями «Неучения» и сложили оружие сразу, как только удалось пленить власть. – Они готовы обратиться в нашу веру и стать последователями, – закончил Финерти.

– Тогда отпусти их, – сказал ты и велел похоронить мертвецов с почестями, позволив роботам-могильщикам забрать их в страну забвения.

– Есть кое-что, – осторожно сказал Финерти. – Ваш родственник, тот, который всегда помогал вам… Он не пожелал подчиняться… Он вызвал меня на поединок… – Финерти замолчал и опустил голову.

– Он умер в честном бою? – спросил ты. Финерти кивнул…

А в это самое время в Новой Медине генерал Исмаил собирал коалицию, способную выступить против несуществующей армии последователей «Неучения», дабы свергнуть тебя с престола твоей случайной власти. Он связался с тобой и сообщил о своих намерениях.

– Я не ищу войны, – сказал ты ему.

– А я не откажусь от веры в идолов! – заявил он и публично сжег сборник арабских стихов, изданных еще при жизни твоей первой женой. – Я лично прослежу, чтобы робот-могильщик не смог забрать твое тело и твоя душа никогда не обрела покой, – пообещал генерал. «Все это мне что-то напоминает», – подумал ты, обращаясь к памяти предков, и приготовился к бою, которого никогда не искал.

Глава третья

И снова генетическая память, но уже не Касима. Он стал ее частью. И пять веков спустя ты вспоминаешь его как одного из своих далеких предков. Здесь, в непристойной крепости Аксур. Память рисует тебе историю гонений и преследований. Репрессий и жизни в подполье. Веры людей в заветы, данные Касимом, и их готовность пожертвовать ради этой веры своими жизнями. Но самое страшное, что память показывает, как это было на самом деле. И знание этого страшнее самой лютой пытки. Потому что ты никому не можешь рассказать об этом. Не можешь лишить людей того последнего, что осталось у них – их веры. Но и смотреть, как они умирают понапрасну, тоже не можешь. Ты в ответе за них. Так же, как твои предки и предки твоих предков. И если вы не могли разубедить их, то, по крайней мере, вам удалось научить их скрывать свои убеждения и взгляды. Научить прятаться. По-другому нельзя.