Электрические тела

– Ее тело превратили в товар, вот что я вам скажу. – Президент покачал головой. – Я был там, когда она пела «С днем рождения» президенту Кеннеди в Медисон-сквер-гарден, – задумчиво добавил он. – Я был в зале. – Его стариковские голубые глаза затуманились. – Я понял в тот самый вечер... понял, что мы живем в языческом обществе. Мужчины вокруг меня видели, как богиня поет богу. По-моему, сила ее образа чересчур велика. Языческие идолы. Мы им поклоняемся. И кстати, именно в этом тайна бизнеса развлечений, Джек. Монотеизм – привычка благоприобретенная. Язычество – гораздо более животный инстинкт.

– Тогда вы понимаете, как технология играет на человеческую психику.

– Знаете, – сказал Президент, меняя тему разговора, – вы чертовски много кашляете. Но не похоже, чтобы вы были простужены, и вы не курите. Я заметил это, когда мы были в Вашингтоне.

– Это из-за желудка, – объяснил я ему. – У меня проблема с кислотностью. Сегодня, честно говоря, у меня обострение.

– Что-нибудь пьете? Таблетки?

Я кивнул.

– Это язва или рефлюкс?

У него была стариковская эрудиция в области заболеваний.

– Рефлюкс, – ответил я.

– Господи, – сказал он самому себе. – При этом делают фундопликацию Ниссена.

– Откуда вы знаете?

Я был изумлен.

– Потому что мне ее сделали тридцать лет назад.

– Это тяжело? – спросил я испуганно.

Президент не ответил. Ему в голову пришла какая-то новая мысль, и я вдруг почувствовал непонятный страх.

– Чертовски странно, когда молодой человек с больным желудком смеется над стариком, который все ближе к смерти. – Он допил свой чай. – Это...

– Это мое единственное преимущество, – нервно перебил я его, пытаясь обратить все в шутку.

– Убирайтесь, – сказал он и резко взмахнул рукой. На этот раз он говорил серьезно. – Убирайтесь.

Я убрался с постыдной поспешностью. Сейчас мне не было дела до того, лишится ли Президент контроля над Корпорацией в кровавой внутренней схватке. Он был богатым старым подонком, которому, наверное, каждое утро горничная помогает надеть носки. Когда он умрет и превратится в кожаные подметки в ящике, мне еще останется сорок лет жизни. Пусть его публично унизят, что мне до этого? Я плыл по сильному течению перемен. Моррисон был прав: Президент всего лишь старый пьяница в новом костюме. Он слишком осторожен для нашего дела, он тугодум. Я решил сказать остальным, что им следует просто идти дальше и смести его с пути. Пусть совет откупится крупными пакетами акций. Пусть Моррисон отправляет десант со схемами и докладами и сверхлогичными аргументами. Пусть мельницы общественного мнения набирают обороты. На хрен Президента.

Я вернулся к себе в кабинет и встал у окна, наблюдая за странной муравьиной возней внизу и думая об отце – о том, что бы он сказал мне, если бы узнал, чем я только что занимался.

«Ты занимаешься тем, – сказал бы он мне, опуская саженец помидора в землю, – что впустую тратишь свой ум и сердце. Не забывай этого: ты опустошаешь свое сердце».

Было уже шесть вечера – достаточно позднее время, офисные здания расплывались на фоне пасмурного, облачного неба. В этот час Манхэттен обладал мрачной меланхоличностью, а я стоял у окна своего кабинета и пытался понять, как получилось, что мальчишка превратился в мужчину в костюме и стоит в освещенной коробке. Я медленно прошел к своему столу, чтобы собрать кое-какие бумаги. Хелен, которая ушла в пять тридцать, что-то положила на стул, чтобы я это увидел, и приклеила желтую бумажку, в которой говорилось, что это принесли в конце дня. Там было написано:

«Мистер Уитмен.

Я ждал целый день. Вы должны мне сказать. Это мои жена и малышка. Гектор Салсинес.

P.S. Я не шучу».

Я положил записку в тот же ящик, что и первую, и в эту минуту в кабинете Хелен зазвонил телефон. Я взял трубку.

– Джек Уитмен, – сказал я как обычно.

Ответа не было – только далекое жужжание телефонного кабеля, возможно – звуки дорожного движения. Таксофон.

– Кто это? – спросил я.

– Где она?

«Пытайся изменить голос», – подумал я.

– Похоже, ты не туда попал, парень.

– Послушайте, мистер Уитмен, постойте. - Голос Гектора, печальный и безнадежный, казалось, принадлежал не тому человеку, которого я встретил в магазине подержанных машин. – Вы должны понять. У меня ничего нет. У меня всегда была только моя семья. И теперь, теперь у меня ничего не осталось. Вы не можете этого понять... – Он не узнал моего голоса. – Мы с Долорес все уладим. И я скучаю по ней, скучаю по моей малышке. Нельзя отнимать это у человека, вы не имеете права отнимать это у меня, это неправильно. Я хочу, чтобы вы мне сказали, как мне можно связаться с женой. Дайте мне поговорить с женой.

Разговор с Президентом привел меня в зверское состояние. Гектор меня не напугал. Я ничего не ответил.

– Я должен увидеться с моей женой!

– Боюсь, что не могу этого сделать.

– Почему? Какого хрена?

Я повесил трубку – бережно, как будто это имело значение.

Глава десятая