Я считал, что все эти дела закончены, но в прошлый октябрь, когда я смотрел по телевизору мировое первенство, один из юристов Корпорации позвонил мне, чтобы сообщить, что Корпорация подала на меня иск о лишении всего моего пенсионного обеспечения с тем, чтобы компенсировать себе затраты, возможные в том случае, если кто-то из родственников Гектора – например, Долорес – объявится и решит подать на Корпорацию в суд за смерть Гектора. Когда я запротестовал, он указал, что определенные «злоупотребления», как он выразился, стали причиной развития цепи событий. Юрист сказал, что истец мог бы заявить, что я преднамеренно причинил Гектору душевные страдания, воспользовавшись моим влиятельным положением в Корпорации. Юрист и его «команда», которые рассматривали возможность иска Долорес к Корпорации, сочли, что она могла бы представить убедительные аргументы. Таким образом, я могу либо подписать соответствующее соглашение, либо подать встречный иск на Корпорацию. Я подписал отказ от всего. Конечно, Долорес до сего дня не обратилась с иском.
Все это произошло всего год назад – и происшедшее меня изменило. Единственное, что осталось прежним, – это моя повышенная кислотность, которая по-прежнему проявляет себя как изжога, как горькая отрыжка, которая поднимается, словно обвинение или месть за все мои проступки. Я ходил к моему терапевту, и он спросил меня относительно ощущения, что у меня перехватывает горло. Его удивило то, сколько маалокса я глотаю. Это не оптимально, сказал он. Он мог бы назначить исследование, при котором я буду глотать бариевую кашу, после чего меня привяжут к столу так, чтобы ноги были приподняты, и посмотрят, что происходит внутри. На его взгляд, это похоже на «пищевод Беррета». Мы проведем гастроскопию. Я спросил его, нужно ли мне делать пликацию Ниссена. Он ответил уклончиво: давайте увеличим дозу лекарств и посмотрим. По его словам, он наблюдал немало случаев, подобных моему, и все может идти так и дальше.
Я живу на свои сбережения, но рано или поздно мне придется найти работу. Мне пришлось сдать в аренду мой дом, чтобы выплачивать ежемесячные взносы по закладной, и там поселилась молодая семья с тремя детьми. Родители были счастливы находке. Отец – крупный, добродушный мужчина, который напомнил мне Гарри Маккоу, – тряс мне руку. Теперь я живу в маленькой дешевой квартире на окраине Бруклина. Как я уже говорил, в последнее время я брожу по городу, перемещаюсь без какой-то ясной цели. Дни тянутся бесконечно. Я выгляжу очень аккуратно, почти каждое утро бреюсь, так что, как правило, в ресторанах мне разрешают сесть у окна. Я – это тот тип, что пялится сквозь стекло с тупым, рассеянным выражением лица. Я пытаюсь понять, где дорога обратно.
Рано или поздно я начну действовать. Я в этом уверен. Честно, в этом нет сомнений. Но сейчас я все еще пытаюсь разгадать тайну, почему я жив, а Гектор умер, почему когда-то я крепко обнимал у себя в постели Долорес и Марию, а теперь они исчезли, и я не знаю куда. Вот, в сущности, самое непонятное. Мы прошли сквозь жизнь друг друга с такой таинственной стремительностью. Она сломала меня, она воссоздала меня. Теперь я понимаю, как глупо я к ней относился, с излишней сентиментальностью. Это мой старый недостаток, но в случае с Долорес Салсинес мне следовало бы быть умнее, не так охотно покупаться на идею. Ведь Долорес, в конце концов, не была такой уж невиновной. Она была женщиной, которая изменила своему мужу не меньше чем с четырьмя мужчинами, а потом ушла от него, ничего ему не сказав. Она с самого начала мне лгала. И она не пыталась поговорить с Гектором – это она заставила его паниковать. Могло ли у нас с ней что-то получиться? Не знаю, о чем я думал.
И наверное, теперь я вижу, что Долорес не испытывала ко мне никаких особых чувств, чтобы потом вспомнить обо мне с теплотой. Я это понимаю, я знаю это в глубине души, и это справедливо. Я просто какой-то мужчина, с которым Долорес какое-то время пожила. Просто какой-то парень. Тело. Это мог быть Джек Уитмен, это также легко мог быть кто-то другой. В конце концов, я не имел никакого значения для сердца Долорес Салсинес.
Но это знание ничего для меня не меняет. Прошлой ночью я обнаружил, что смотрю, как ночной ветерок, влетая в окно моей спальни, колеблет занавеску, – и на секунду мне показалось, что за этой завесой я увидел Долорес. Я слышу мелодичный смех Марии. Я люблю их – горестно и безнадежно. Я проверяю себя на то, помню ли я их лица. Да, помню. А потом я думаю о том, что они находятся где-то здесь, в городе, едут в темной подземке. Есть ли у них жилье, есть ли у них деньги? Эти мысли меня терзают, и я стараюсь их отогнать.