Электрическое бессмертие

Не только вокруг ограды усадебного дома, но и вплотную под окнами разрослась трава. У ворот её прошлогодние сухие стебли до половины скрыли ломаную повозку. Тележное колесо, брошенное среди подъездной дорожки, было отнюдь не единственным мусором, украсившим двор, некогда содержавшийся в порядке, которому позавидовали бы и немецкие педанты. Снег растаял в конце марта, обнажив укрытые им до времени неприглядные подробности.

В общую картину упадка живописно вписалась группа непрошенных гостей, чей вид был столь же уныл, как и дворовый пейзаж. Последние крохи робости перед панами не позволили ворваться в дом подобно стае саранчи. Им навстречу вышел сын покойного владельца.

- Стало быть, запасов зерна не имеете, господа хорошие. Германским и поляцким панам поспешили отдать? А трудовому народу? Шиш!

- Генрик, кто эти люди?

Конрад Наркевич-Иодко также ступил на крыльцо, где его брат пробовал урезонить полудюжину мужиков. Двое из них ввалились с плохонькими ружьишками, у остальных – топоры, воткнутые топорищами за армяки. Самый звероватый с виду вытащил его и нарочито медленно погладил по обуху.

- Представились комитетом бедноты из Песчаного. Требуют пшеницу на посевную, будто у нас хоть зёрнышко осталось.

- А то не? Сколько кровушки выпили, паны клятые! Давайте серебро столовое, шо у вас там ёсць.

Говоривший, узкоплечий парень с бугристым тёмным лицом шагнул на ступени. Пятеро его товарищей подпёрли сзади, приговаривая: кончилось ваше время, открывайте закрома!

Старший из братьев презрительно глянул на босоту, отодвинул Генрика и спросил у предводителя.

- Так, пан оборванец. А мандат уездных властей вы имеете? Ежели просто грабители, разговор короткий.

Из кармана серого френча он вынул руку с «Наганом». Ствол упёрся в лоб искателю бедняцкой правды, сухо щёлкнул взводимый курок. Заметив, что сельские пролетарии не отступили, Конрад прибавил:

- В барабане семь патронов, вас шестеро – одному повторю на закуску. Как врач заявляю – наделаю дырок там, где ни один коновал не заштопает. Ну!

Передний зло зыркнул и ступил назад. Его рябой низкорослый сосед засуетился вдруг и потянул из-за пазухи смятую бумажку.

- Как же, вот он мандат! С печатью, всё по полному праву.

Конрад брезгливо глянул на писульку.

- Вижу – комитет бедноты Песочного. А где написано, что «Над-Нёман» входит в вашу юрисдикцию? Что составляет компетенцию? Где полномочия реквизировать фураж и продовольствие? Экспроприировать имущество? Стало быть – грабители вы. Считаю до трёх и начинаю отстреливать по одному. Раз, два…

- Не части, барин, - комбедовцы мелкими шажками попятились к воротам. Из потока непонятных панских слов они уяснили, что бумажка от пули не защищает. Самый борзый – узкоплечий предводитель – у выездной брамы оглянулся, бросив угрозу вернуться и разобраться.

Генрик плотнее запахнул пальтишко.

- Вшистко едно, брат. Сегодня прогнали – а дальше? Они и правда вернутся. Работать не умеют и не хотят, знают только отнять и поделить. Не будет нам жизни в Над-Нёмане. Давно запамятовали отцовскую заботу и бесплатное лечение. А как он солдат из Минска в третьем году вызывал – помнят.

Конрад спрятал револьвер в карман. По его лицу трудно понять – рад ли, что обошлось без крови, или готов был уже выстрелить в постылых соседей, которые мало того, что с прошлого века ни гроша не заплатили за арендные земли, так с начала войны постоянно норовили что-то украсть.

- Если сбежим – конец. Всё, отцом и дедом построенное, превратится в кабак для комитета бедноты.

Младший паныч грустно опустил голову. Потом нашёл силы высказать наболевшее.

- Давай смотреть правде в глаза. Санаторий закрылся ещё в одиннадцатом, когда проклятых комбедов и в помине не было. А теперь и отец бы не справился с быдлом, дорвавшимся до власти. Адам бросил поместье и уехал в Польшу. Пришёл наш черёд.

Ещё несколько дней Конрад мялся, раздираемый противоположными чувствами. С запада доносятся противоречивые слухи: вроде Пилсудский собирает мощную армию для борьбы с Советами, обещает восстановить Речь Посполитую в старых границах польско-литовской унии – «от можа до можа». То есть от Балтики до Чёрного моря. Но с красными не справились Деникин, Колчак, Врангель. Французы и англичане высаживали войска – тщетно.

Ждать можно бесконечно. Конрад собственноручно запряг в бричку последнюю кобылу, ещё оставшуюся в конюшне – ей побрезговали германские мародёры, почётно обзывавшие себя «интендантской службой» или чем-то вроде того. На копытном транспорте – авто давно изъято на военные нужды – отправился в Узду, где сохранилась связь с уездным городом, и пропал.

Генрик извёлся. Он пережил новый приход пролетариев, которые без долгих разговоров заехали ему по лицу и вынесли из дома часть утвари. Как объяснил один из них – на основании революционной справедливости.

Затем появился Конрад, да не один, а в сопровождении целого поезда из нескольких подвод.