Электрошок: записки диджея

В конце июля 1988 года я покинул Манчестер и, нагруженный вертушками, мешками с одеждой и ящиками с пластинками, вернулся в Буживаль, в свою родную комнату, которая мало изменилась с тех пор, как я открыл в ней мини-дискотеку: со стен на меня по-прежнему взирали Дэвид Боуи и Мэрилин Монро; вертушки и зеркальный шар ждали меня на том самом месте, где я их когда-то оставил; и даже пластинки, как в добрые старые времена, стояли по стойке смирно в своих деревянных ящиках… Любимые пластинки моего детства: Барри Уайт, Earth Wind & Fire и даже Тед Ньюджент (что поделать — ошибки молодости). В воздухе витал свежий аромат только что законченной уборки.

Музыка превращается в путешествие. В такие мгновения, когда на зал как будто нисходит благодать — иглу с играющей пластинки — поднять значит поразить насмерть пятьсот, тысячу, пятьдесят человек.

Я принялся заново осваивать свои двадцать пять квадратных метров: прилег на кровать, которая вдруг показалась мне ужасно узкой, достал подшивки журналов, полистал старый номер Actuel и в конце концов встал за свой старенький диджейский пульт. Одно движение руки — и в моей комнате снова мерцают прожекторы и крутится зеркальный шар. Под потрескивание разогревающегося лампового усилителя я принялся рыться в залежах винила и извлек на свет божий макси-сингл, выпущенный в 1977 году диско-лейблом Casablanca. Это был "I Feel Love" Донны Саммер, спродюсированный Джорджио Мородером. Я вытащил пластинку из конверта, нежно протер ее рукавом и поместил на проигрыватель. Игла задрожала, дернулась и послушно легла на виниловую дорожку. Я повернул ручку усилителя до упора, и стены моей комнаты завибрировали от сочетания метрономного бита и чувственных диско-басов. Не успел я опомниться, как дьявольский грув "I Feel Love" вынес меня на танцпол, и те одиннадцать минут, что длился трек, я провел задрав руки вверх и вопя как ненормальный.

1 августа 1988 года я был зачислен в сводный полк Чада, расквартированный в парижском пригороде Монлери, где меня ждал курс начальной военной подготовки. То еще развлечение, скажу я вам. Единственным напоминанием о моей прошлой, гражданской жизни была коробка из-под обуви с двадцатью кассетами, которые я записал еще в Манчестере. Через полтора месяца мне крупно повезло: по протекции маминой подруги я получил место подавальщика в офицерской столовой в Версале и мог теперь каждый вечер после службы возвращаться домой. Таким образом, от духовной и интеллектуальной гибели я был спасен. И все же чувство несвободы и безысходности не покидало меня. Прошло несколько недель. Как-то раз в разговоре со своим унтер-офицером, вполне приятным и интеллигентным человеком, я упомянул о том, что у меня в Манчестере остался дом и мне нужны деньги на то, чтобы оплачивать счета. Унтер-офицер вошел в мое положение и распорядился, чтобы меня на платной основе назначили ответственным за музыкальное сопровождение офицерских вечеринок, проходивших в столовой.

Офицерские вечеринки представляли собой довольно забавное зрелище. В столовую набивалось двести с лишним человек. Они обильно потребляли алкоголь и то и дело требовали поставить какую-нибудь песню Милен Фармер. Но в какой-то момент все присутствующие в зале доходили до состояния, когда требовать что-либо просто не было сил, и тогда я под шумок убирал диски Фармер и ей подобных и доставал свои любимые пластинки. Наблюдать за тем, как высшие военные чины на би-боповый манер пляшут под "Can You Feel It?" Mr. Fingers или какую-нибудь вещь Royal House, было ужасно смешно. По иронии судьбы эти офицеры оказались в числе первых французов, услышавших хаус.

Первым парижским клубом, в котором стали проходить эйсид-хаус-вечеринки, был Rex Club. Я знал Rex как заведение с устоявшейся рок-репутацией, но сам в нем прежде никогда не бывал. Французская хаусвечеринка в рок-клубе — это звучало вдвойне интригующе… Так что, как только у меня появилась такая возможность, я отправился на бульвар Пуасоньер в кинокомплекс le Rex, на территории которого и располагался одноименный клуб. Я спустился по лестнице, показавшейся мне бесконечной, прошел вдоль тускло освещенного бара и очутился в главном зале Rex. В зале царила кромешная тьма, которую нарушали лишь несколько дискотечных сканеров, выхватывавших из мрака фигуры официантов. Акустическая система клуба работала в рок-режиме: басов было мало, преобладал средний регистр. Я на ощупь пробрался на танцпол, полукругом раскинувшийся перед сценой с массивным багровым занавесом, и оказался под прицелом целой батареи стробоскопов. Вокруг меня, словно в замедленной съемке, извивались десятки танцующих тел. Справа от танцпола я обнаружил чилл-аут с альковами и бар, где можно было перевести дух после безумных плясок и спокойно поболтать вдали от рева музыки. На границе между этими двумя пространствами располагалась кабина диджея. Заглянув в нее, я вдруг понял, что по своей атмосфере Rex — это типичный английский клуб.