Электротерапия. Доктор Клондайк

Рождественский ужин для Роналда и его родителей предполагалось устроить лишь на второй день рождества. В первый день дядя и тетя отмечали праздник у своих знакомых. Агнес тоже была, по-видимому, занята в первый день. Она назначила Роналду свидание вечером. На ней была круглая шапочка из черного меха, короткая юбка и плотно облегающая куртка с галунами. Еще никогда она не казалась Роналду такой красивой. Ему хотелось прикоснуться рукой к пушистому меху, как гладят зверька, а затем скользнуть ладонью по ее лбу и глазам. Он уже не мог думать ни о чем другом и, внезапно остановившись, попытался поцеловать ее.

Она оттолкнула его и спросила:

— Ты что?

Он пробормотал:

— Ведь сегодня рождество, — и готов был умереть от стыда.

Она снова взяла его за руку, и они пошли дальше, но он всю дорогу молчал и поспешил проводить ее домой.

Они холодно простились, а потом Роналд долго лежал в постели с открытыми глазами. Как он раньше не понимал, насколько безнадежно его положение! Ну и дурак же он! Ведь Агнес знала дядю и тетю. Захотела ли бы она иметь с ним дело, даже если бы он был их родным сыном? Сыном неотесанных снобов! (Слово «сноб», однажды произнесенное преподавателем голландского языка, Роналд стал употреблять вместо слова «выскочка».) Снобы, богатые снобы! Нет, он не вправе обижаться на Агнес, если она смотрит на его родню сверху вниз: она абсолютно права.

Чем же он может ее привлечь? Собственной личностью? От детских фантазий о своем благородном происхождении он уже излечился. Он где-то прочел, что подростки часто воображают себя не родными детьми, а отпрысками более знатных родителей. Свою «врожденную» ненависть к плебеям он приобрел в начальной школе. И где тогда было его «спокойное, естественное превосходство», которое также является признаком благородного происхождения? Все это такая же чушь, как и теория об «арийской расе». Черт возьми, неужели в нем есть что-то от нациста? Цинизм и ненависть, безумные идеи и вместе с тем умение добиться определенных успехов… Да, из него получился бы нацист… или коммунист. Он должен был бы ненавидеть их, своих богатых одноклассников, этих ослов, ездивших летом в Швейцарию, хотя лучше всех учился и вообще блистал в гимназии он, Роналд. Он должен был бы желать их уничтожения. Но он не мог их ненавидеть, он не чувствовал солидарности с бедняками, он страстно жаждал войти в круг тех, богатых.

Он повернулся на другой бок и попробовал заснуть. Уж лучше спать или мечтать о чем-нибудь приятном. Только не думать больше. Он предался соблазнительным фантазиям. Она стояла перед ним обнаженная, откинув назад голову с развевающимися волосами, в блестящей меховой шапке. Вдруг он вспомнил объявление из «Ля ви паризьен»: Электротерапия! Неврозы на сексуальной почве… Радикальное лечение с помощью электричества… Все инструкции вы получите в запечатанном конверте…

Ах, чушь, это ничего не даст. Стыдно так злоупотреблять ее образом в мечтах, где она не может защитить свою честь, подумал он. Но лучше уж видеть ее такой в мечтах, чем вести себя с ней нескромно в действительности. С этим скудным утешением он заснул.

На второй день рождества наступила оттепель. Казалось, снег вдруг лишился блеска. Дом снова стал мрачным. Уже с утра Роналд почувствовал, что между ним и взрослыми назревает конфликт, и предчувствие его не обмануло.

В час они сидели за столом и пили кофе; не прошло и пятнадцати минут, как тетя вдруг спросила:

— Роналд, о чем ты все думаешь? Ты такой молчаливый.

За него ответил дядя:

— Он обдумывает стратегические планы. Валяй, валяй, паренек, попробуй поймать на крючок барышню.

Роналд вспыхнул. Дядя с удовлетворением продолжал:

— Видите, так оно и есть. Ишь, как покраснел!

Роналд взглянул на дядю и сказал прерывающимся от сдерживаемых слез голосом:

— Прежде всего вам нечего гордиться тем, что мне приходится за вас краснеть.

— Вон из-за стола! — закричала тетя. — Сию же минуту! Что ты себе позволяешь?

Роналд поднялся. Для чего ему оставаться? Разве приятно сидеть с такими людьми за одним столом? Он пробежал по коридору и затем вверх по лестнице на цыпочках, стыдясь прислуги. Наверху он вычистил зубы и причесался.

— Почему ты такой нарядный? — спросила Агнес, сама открывшая ему дверь. На ней было строгое платье из черного бархата, украшенное лишь воротничком с белой вышитой каемкой. — Я вот не такая нарядная, — сказала она. — Это платье уже старое. Оно только перешито.

Она заметила, что я всегда ношу старое барахло, пронеслось у Роналда в голове. Она говорит так из жалости.

Но то, что он услышал потом, смутило его еще больше.

— Ты знаешь, что мы с папой ужинаем сегодня у вас?